Читаем Дикая полностью

Ее звали Трина. Она оказалась учительницей английского из средней школы, ей был пятьдесят один год, жила она в Колорадо и начала свой поход всего на пару дней раньше. Она вышла из Белден-Тауна, направившись на север по МТХ, и столкнулась там с таким количеством снега, что пришлось вернуться. Ее рассказ вогнал меня в уныние. Да удастся ли мне, в конце концов, когда-нибудь избавиться от этого чертова снега? Пока мы разговаривали, подошла еще одна туристка — женщина по имени Стейси, которая начала свой поход днем раньше, придя по той же дороге, по которой я добралась до Трех Озер.

Наконец-то я встретила на маршруте женщин! Я была сама не своя от облегчения, пока мы обменивались кратким изложением подробностей нашей жизни. Трина была страстной любительницей пеших походов по выходным. А Стейси — опытной дальноходкой, она прошла по Маршруту Тихоокеанского хребта вместе с подругой от Мексики до Белден-Тауна предыдущим летом. Мы со Стейси поговорили о тех местах на маршруте, в которых обе бывали, об Эде из Кеннеди-Медоуз, с которым она познакомилась во время прошлого похода, и о ее жизни в пустынном городе в Южной Калифорнии, где она работала бухгалтером в компании своего отца и брала летом отпуск, чтобы путешествовать. Ей было тридцать лет, она происходила из большой ирландской семьи; бледнокожая, хорошенькая и черноволосая.

— Давайте сегодня на ночь разобьем лагерь вместе и составим план, — предложила Трина. — Тут есть полянка, вон на той лужайке, — она указала рукой на полянку, которая была видна из магазина. Мы пошли туда и поставили палатки. Я распаковывала свою коробку, а Трина и Стейси разговаривали, сидя на траве. Волны удовольствия захлестывали меня, когда я вынимала из коробки каждую вещь и инстинктивно подносила ее к носу. Девственно-целые упаковки лапши «Липтон», дегидрированная фасоль и рис, которые я готовила себе на ужин, все еще блестящие обертки питательных батончиков Clif и безупречные пакеты с сушеными фруктами и орехами. Я уже до смерти устала от всей этой еды, но видеть ее новой, в неразорванных упаковках — это зрелище снова возрождало меня к жизни. Там же лежала свежая футболка, теперь ненужная — ведь у меня была майка с Бобом Марли; две пары новехоньких шерстяных носков и «Летняя клетка для птиц» Маргарет Дрэббл, читать которую я была пока не готова — я сожгла только половину страниц «Романа», бросив их этим утром в костер Пако. И, самое главное, новая упаковка 2nd Skin.

Я сняла ботинки и принялась ухаживать за своими изжеванными ступнями. Пес Трины залаял, я подняла глаза и увидела молодого человека — белокурого, голубоглазого и худого. Я тут же поняла, что он идет по МТХ — по повадке и походке. Его звали Брентом, и как только он представился, я поприветствовала его как старого друга, хотя мы никогда прежде не встречались. Я слышала истории о нем в Кеннеди-Медоуз. Он вырос в маленьком городке в штате Монтана, как рассказали мне Грэг, Альберт и Мэтт. Как-то раз он пришел в гастроном в городке неподалеку от маршрутов Южной Калифорнии, заказал сэндвич с двумя фунтами жареной говядины — и слопал его за шесть укусов. Он засмеялся, когда я напомнила ему об этом, потом сбросил свой рюкзак и присел на корточки, чтобы как следует рассмотреть мои ноги.

— У тебя слишком тесные ботинки, — сказал он, повторяя слова, которые произнес Грэг в Сьерра-Сити. Я уставилась на него ничего не выражающим взглядом. Мои ботинки просто не могли быть слишком маленькими. Ведь это были единственные ботинки, которые у меня были.

— Думаю, просто все дело в этом ужасном спуске от Трех Озер, — возразила я.

— Но в этом-то и дело, — отозвался Брент. — Будь у тебя ботинки нужного размера, ты смогла бы спуститься, не сбив себе ноги. Для этого-то и нужны ботинки — чтоб можно было спускаться.

Я подумала обо всех добрых людях из магазина REI. Вспомнила консультанта, который заставил меня ходить вверх и вниз по маленькой деревянной рампе именно для этого — чтобы убедиться, что пальцы не упираются в носки ботинок, когда я спускаюсь, и что пятки не трутся о задники, когда я поднимаюсь. Тогда, в магазине, мне казалось, что этого не происходит. Теперь было уже неважно, в чем дело — я ли ошиблась, или мои ноги выросли, или случилось что-то еще. Невозможно было отрицать, что, пока на ногах у меня были эти ботинки, я словно заживо проваливалась в преисподнюю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии