Дикая

Надевая на Леди недоуздок, я шептала ей на ухо, говорила, как сильно люблю ее, потом вывела из загона. Пол захлопнул ворота позади нас, чтобы Роджер не мог пойти за ней. Я вела ее по ледяной корке наста, оборачиваясь, чтобы посмотреть на нее еще один, последний раз. Она до сих пор двигалась с невыразимой грацией и силой, шла длинным, величественным, красивым шагом, высоко поднимая ноги; тем самым, от которого у моей матери всегда перехватывало дыхание. Я подвела ее к березе, которую мы с Полом выбрали накануне днем, и привязала к стволу кордой. Дерево стояло на самом краю пастбища, сразу за ним сгущался лес, и это было достаточно далеко от дома, чтобы койоты, как я надеялась, не побоялись приблизиться и уволочь ее тело той же ночью. Я разговаривала с ней, проводила ладонями по ее каштановой шкуре, бормоча слова о любви и печали, умоляя ее простить и понять.

Когда я подняла глаза, брат стоял рядом с карабином в руках.

Пол взял меня за руку, и мы вместе, спотыкаясь, пошли, чтобы встать за спиной у Лейфа. Между нами и Леди было всего два метра. Теплое дыхание вылетало из ее ноздрей, как шелковистое облачко. Корка наста пару мгновений держала нас, а потом провалилась, и мы утонули в снегу по колени.

— Прямо между глаз, — сказала я Лейфу, еще раз повторяя те слова, которые сказал мне дед. Если мы так сделаем, обещал он, то убьем ее одним чистым выстрелом.

Лейф прицелился, встав на одно колено. Леди затанцевала на месте, царапая передними копытами лед, потом опустила голову и взглянула на нас. Я резко вдохнула, и в этот момент Лейф спустил курок. Пуля ударила Леди прямо между глаз, в середину ее белой звездочки, именно так, как мы и надеялись. Она дернулась так сильно, что кожаный недоуздок разорвался и упал с ее морды, и она встала, не двигаясь, глядя на нас с ошеломленным выражением.

— Стреляй еще раз! — выдохнула я, и Лейф сразу выстрелил, выпустив ей в голову еще три пули, одну за другой. Она пошатывалась и дергалась, но не падала — и не убегала, хотя и не была больше привязана к дереву. Ее глаза уставились на нас с безумным выражением, шокированные тем, что мы сделали, на морде расплывалось созвездие бескровных дырочек. В одно мгновение я поняла, что мы поступили неправильно — не потому, что решили убить ее, но потому, что решили, что мы сами должны это сделать. Мне следовало настоять, чтобы это сделал Эдди, или заплатить ветеринару. Я не представляла себе, чего это стоит — убить животное. Не существует такой вещи, как один «чистый» выстрел.

— Стреляй! Стреляй же в нее! — умоляла я брата с утробным воем. Я и не знала, что способна издавать такие звуки.

— У меня патроны кончились! — завопил Лейф.

— Леди! — взвизгнула я. Пол сграбастал меня за плечи, чтобы притянуть к себе, и я стала отбиваться, задыхаясь и подвывая, как будто он хотел забить меня до смерти.

Леди сделала один шаткий шаг, а потом упала на передние колени, ее тело жутко наклонилось вперед, как будто она была огромным кораблем, медленно тонущим в море. Мотая головой, она издала глубокий стон. Кровь хлынула из ее мягких ноздрей внезапным, сильным потоком, ударив в снег так горячо, что он зашипел. Она кашляла и кашляла, каждый раз извергая ведра крови, ее задние ноги подогнулись в мучительно медленном движении. Она зависла на полусогнутых, гротескно пытаясь снова встать, а потом наконец опрокинулась на бок, лягаясь, брыкаясь и изгибая шею, силясь подняться снова.

— Леди! — выла я. — Леди!

Лейф схватил меня за плечи.

— Отвернись! — крикнул он, и мы вместе отвернулись. — ОТВЕРНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ! — заорал он Полу, и Пол повиновался.

— Пожалуйста, приди и забери ее, — нараспев стал говорить Лейф, заливаясь слезами. — Пожалуйста, приди и возьми ее. Приди и возьми. Пожалуйста.

Когда я обернулась, Леди наконец уронила голову на снег, хотя бока ее все еще вздымались, а ноги подергивались. Мы втроем, шатаясь, подошли ближе, проваливаясь сквозь снежную корку по колено. Мы смотрели, как она медленно дышит, делая гигантские вдохи, а потом в конце концов она вздохнула в последний раз — и тело ее замерло.

Лошадь нашей мамы. Леди. Стоунволлз Хайленд Нэнси была мертва.

Сколько это длилось — пять минут или час, — не знаю. Я где-то обронила варежки и шапку, но не могла взять себя в руки, чтобы поискать их. Ресницы у меня смерзлись от слез. Волосы, которые ветер бросал мне в лицо, от слез превратились в сосульки и позвякивали, когда я двигалась. Я в отупении откидывала их прочь с лица, не в силах даже обращать внимание на холод. Я упала на колени рядом с крупом Леди и в последний раз провела ладонями по ее забрызганному кровью туловищу. Она была еще теплая — точно как мама, когда я вошла в больничную палату и увидела, что она умерла без меня. Я смотрела на Лейфа и гадала, вспоминает ли он то же, что и я. Я подползла к ее голове и коснулась холодных ушей, мягких, как бархат. Накрыла ладонями черные входные отверстия от пуль в ее белой звездочке. Глубокие туннели, которые выжгла ее кровь в снегу, уже начали подмерзать.