Дикая

Пока я смотрела, как они уезжают, меня захлестнула мощная волна теплого чувства. Эд должен был вернуться через несколько часов, но очень вероятно, что Альберта и Мэтта я больше никогда не увижу. На следующий день я пойду к Высокой Сьерре с Дугом и Томом, и утром мне придется распрощаться заодно и с Эдом, и с Грэгом: Грэг собирался задержаться в Кеннеди-Медоуз еще на один день, и хотя он наверняка нагонит меня, это будет всего лишь мимолетная встреча, а затем и он уйдет прочь из моей жизни.

Я дошла до крыльца универмага и свалила в коробку все, кроме складной пилы, специальной высокотехнологичной вспышки для моей камеры и миниатюрного бинокля. Их я упаковала в прежнюю посылочную коробку и отправила Лизе в Портленд. Пока я заклеивала коробку скотчем, который одолжил мне Эд, у меня все время было чувство, что чего-то в ней не хватает.

Позже, на пути к палаточному лагерю, до меня дошло, чего там не было: толстого свертка презервативов.

Они исчезли. Все до единого.

Часть третья Хребет Света

Теперь мы в горах,
А они — в нас…

Джон Мюир, «Мое первое лето в Сьерре»

Коль твой Дух тебя подвел —
Прыгни выше Духа.

Эмили Дикинсон

8. Символ пустоты

Кеннеди-Медоуз называют вратами Высокой Сьерры, и ранним утром следующего дня я прошла сквозь эти врата. Дуг и Том сопровождали меня примерно первые полкилометра, но потом я остановилась, попросив их идти дальше, потому что мне, мол, нужно кое-что достать из рюкзака. Мы обнялись и пожелали друг другу удачи, попрощавшись навсегда… Или на 15 минут — мы не знали точно. Я прислонилась к валуну, снимая часть веса Монстра со своей спины, глядя им вслед.

Их уход оставил меня в меланхолии, хотя я также чувствовала нечто вроде облегчения, когда они исчезли между темными деревьями. Мне не нужно было ничего доставать из рюкзака; я просто хотела остаться одна. Одиночество всегда казалось мне самым подходящим для меня местом. Словно оно было не состоянием, а пространством, помещением, в которое я могла удалиться и быть той, кто на самом деле есть. Радикальное одиночество МТХ изменило это ощущение. Теперь одиночество было уже не помещением, но целым огромным миром. И я была там одна, живя в нем так, как никогда прежде. Жизнь на свежем воздухе, как сейчас, когда над головой не было даже крыши, заставило мир казаться одновременно и больше, и меньше. До этого времени я не слишком хорошо понимала огромность нашего мира — не понимала даже, насколько велико может быть расстояние в один километр. Пока не прошла каждый из этих километров своими ногами. Однако присутствовало и противоположное чувство — странная близость, которую я начала ощущать с тропой, по которой я шла в то утро мимо сосен пиньон и цветов губастиков, и с мелкими ручьями, которые я переходила вброд. Все это казалось знакомым и известным, хотя я никогда прежде здесь не была.

Мы обнялись и пожелали друг другу удачи, попрощавшись навсегда… Или на 15 минут — мы не знали точно.

Я шла в прохладе утра под ритм цокавшей по тропе моей новенькой лыжной палки, ощущая, как смещается и утрамбовывается облегченный, но все равно абсурдно тяжелый вес Монстра. Отправляясь этим утром в путь, я думала, что ощущения на тропе будут иными, что идти будет легче. В конце концов, ведь рюкзак облегчился. И не только благодаря Альберту, но и потому, что мне уже не нужно было нести с собой больше пары бутылок с водой одновременно — теперь я шла по менее засушливой части маршрута. Но спустя полтора часа я остановилась на привал, ощущая знакомую боль и дискомфорт. И в то же время чувствовала, что мое тело стало чуть-чуть покрепче, как и обещал Грэг.

Раньше я не слишком хорошо понимала огромность нашего мира — не понимала даже, насколько велико может быть расстояние в один километр. Пока не прошла каждый из этих километров своими ногами.