Дигенис Акрит

Когда бы среди месяцев[371] царя избрать хотели,
5 То май бы сделался царем над месяцами года:
Ведь слаще всех земных красот[372] краса младая мая,
Растений всех живой он глаз и цветников сиянье,
Лужайкам прелесть придает, дарит румянец вешний,
Чудесно навевает страсть, влеченье пробуждает;
10 Способен ясным небесам он землю уподобить,
Цветами роз ее покрыв, нарциссами украсив.
И, вот, когда тот месяц шел, столь сладостный и дивный,
Переселиться я решил со спутницей своею,
С женой прекрасной, дочерью прославленного Дуки.
15 И с ней мы луга одного чудесного достигли,
На том лугу палатку я установил и ложе,
Вокруг растенья посадил, одно другого краше.
Росли в том месте тростники, поднявшись вверх высоко;
Родник прохладный бил ключом посередине луга,
20 Ту местность влагой орошал, на ручейки разбившись;
И птицы всевозможные средь рощи обитали:
Встречался там ручной павлин, и попугай, и лебедь,
И слышно было как поют на ветках попугаи,
По водам плыли лебеди, прогуливались важно,
25 Гуляли, крылья распустив, павлины меж цветами,
И крылья эти красками цветы напоминали[373].
И прочие пернатые, летали, где хотели,
И по деревьям, по ветвям порхали беззаботно.[374]
Но ярче всех была краса той девы благородной[375],
30 Павлинов превзошла она, цветы затмила блеском.
Таков был цвет лица ее, что спорил он с нарциссом
И розой распустившейся казались ее щеки,
И губы розовый бутон напоминали свежий
В ту пору, когда чашечка начнет приоткрываться.
35 А локоны ее вились над самыми бровями,
И излучали свет они, и золотом лучились.
Блаженство несказанное над всем вокруг царило,
У ложа[376] всевозможные курились ароматы:
Орех мускатный, камфора, кассия, амбра, мускус[377],
40 И наполняли радостью благоуханья эти,—
Такие наслаждения дарил нам сад чудесный.
И как-то погрузился в сон я около полудня,
А дева розовой меня водою окропила,
И пели сладко соловьи[378] и остальные птицы.
45 Тут дева, жажду чувствуя, к источнику спустилась,
И омочила ноги в нем, и наслаждалась влагой,
Как вдруг под видом юноши дракон[379] пред ней явился
И соблазнить ее хотел обманчивой красою.
Но знала истину она, чудовищу сказала:
50 «Оставь свой замысел, дракон,— меня ты не обманешь,
На страже ведь любимый мой, на миг лишь задремал он
(А про себя произнесла: «Дракон передо мною,
Ведь никогда я здесь лица такого не видала»),—-
Коль встанет и найдет тебя — поплатишься жестоко».
55 Но на нее он бросился и в ход пустил насилье,
И закричала девушка, позвав меня немедля:
«Проснись же, повелитель мой, спаси меня скорее!»
И сердца моего достиг призыв ее тревожный,
Вскочил я с ложа сразу же, насильника увидел,—
60 Недалеко ведь был родник, как раз напротив, ложа —
И меч пока свой извлекал, источника достиг я,—
С такою мчался быстротой[380], летел, подобно птице.
Поспел я быстро, а дракон свой прежний облик[381] принял:
Ужасно было чудище, величины огромной,
65 Три головы громадные его огнем пылали,
И исторгала каждая[382] сверкающее пламя;
Когда же двигался дракон, то грохот раздавался,
Как если б дрогнула земля и сотряслись деревья;
Был тучен он, и головы его соединялись,
70 А сзади суживался весь, и хвост его был острым.
Вот съежилось чудовище, и растянулось снова,.
И на меня обрушилось громадою тяжелой.
Но нападенья грозного ничуть не испугавшисьу
Я силу духа сохранил, высоко меч свой поднял,
75 Такой удар на головы ужасные обрушил,
Что снес все три, и на земле он сразу распростерся,
Лишь хвост его затрепетал бессильно напоследок.
От крови вытер я свой меч, вложил обратно в ножны,
А после мальчиков позвал, оставшихся поодаль,
80 И приказал им прочь убрать убитого дракона.
Когда ж быстрее всяких слов приказ мой был исполнен,.
Обратно мальчики к своим палаткам побежали,
А я на ложе сразу лег, опять уснуть желая,
И сладкий сон меня манил и завладел мной снова —
85 Ведь не успел я выспаться, разбуженный внезапно.
А девушка спасенная безудержно смеялась,
Когда припомнила она ужасный облик змея,
Припомнила, как быстро смерть постигла великана;
И к дереву направилась, чтоб сон мой не нарушить
90 И снова чтоб придти в себя от страшного испуга.
Но в это время страшный лев из рощи появился[383],
И вот вторично девушка подверглась нападенью.
Как прежде, испустила крик, зовя меня на помощь;
Мгновенно с ложа я вскочил, когда ее услышал,
95 И льва увидев, бросился к нему без промедленья,
Напал на зверя дикого с дубинкой наготове,
Нанес удар по голове, и был убит он сразу.
Затем отбросили его подальше, как дракона,
И так сказала девушка, прося меня усердно:
100 «Послушай-ка, владыка мой, даруй мне эту радость:
Кифару в руки ты возьми и поиграй немного,
И душу облегчи мою от страха перед зверем».
Не мог я просьбу девушки оставить без вниманья,
Без промедленья заиграл, она же подпевала:
105 «Любовь мне милого[384] дала, любви я благодарна
И наслаждаюсь, царствуя, не ведая боязни.
Как яблочко душистое, как лилии цветочек,
Как роза ароматная влечет мое он сердце».
Когда ж о розе девушка пропела в этой песне,
110 Подумал, что сама она губами розу держит —
Столь схожи были с розою они, едва расцветшей.
Меж тем кифара нежная и пение любимой
Звучали сладостно, и звук тот горы подхватили[385],
Да так, что даже издали могли услышать люди,
115 И по такому признаку узнали мы об этом:
Случилось так, что на конях бойцы скакали мимо
И по дороге двигались, которой имя Тросис[386],—
Немало[387] было ранено бойцов на этом месте,
И вот названием таким дорогу окрестили.
120 А главарями были их, как разузнал я позже,
Отважный славный апелат Иоаннакис юный,
И престарелый Филопапп, Киннам был с ними третий[388].
Должно быть миля лишь одна от нас их отделяла,
И сладостное пение в дороге вдруг услышав,
125 Свернули всадники с пути, подъехали к нам ближе,
И девушка им дивная предстала на лужайке.
И красоты ее стрела сердца их поразила,
Любовь неодолимая поработила души;
Меня увидев одного (а сорок пять их было)[389],
130 Решили, что сразить врага сумеют речью грозной,
И крикнули[390]: «Эй, уходи от девушки подальше,
Спасайся сам, не то, смотри, умрешь за ослушанье!».—
Не знали неразумные, кого задеть посмели.
Меж тем солнцерожденная[391] увидела внезапно,
135 Как скачет каждый на коне, копьем вооруженный,
Перед угрозой струсила, словам врагов поверив,
От страха трепетала вся, лицо[392] платком прикрыла,
Испуга преисполнена к палатке побежала.
Спросил я: «Отчего молчишь?» Такой ответ услышал:
140 «Жива еще во мне душа, но уж погиб мой голос,
Разлука ожидает нас, и жизни я не рада».
Ответил ей: «Любимая, оставь такие мысли,
Того, что сочетал[393] господь, не разлучают люди».
И вот дубинку со щитом схватив без промедленья,
145 Напал на них я, как орел на куропатку сверху,
И стоило дубинкой мне противника коснуться,
Как оставляла жизнь его, бесследно покидала;
Хотели многие бежать, но догонял бегущих,
Не смог бы ни один скакун со мной сравниться в беге;
150 И не хочу я хвастаться, ведя такие речи,—
Хочу чтоб знали о дарах, ниспосланных всевышним.
Укрыться кое-кто успел и спрятался в болоте,
И прежде чем настичь врагов и истребить нещадно,
Схватил я одного из них, узнал о тех, кто вздумал
155 Пойти войною на меня безумно, безрассудно,
И никого не пощадил, воспламененный гневом.
Когда же завершился бой, отбросил я оружье
И рукава отряс[394] свои, и к девушке вернулся.
Увидела любимая, что все враги исчезли,
160 Навстречу вышла радостно, исполненная счастья,
И окропила розовой водой меня душистой,
Целуя руку правую и долго жить желая.
А я задумал устыдить ее за страх напрасный
И весело промолвил ей, смешав насмешку с лаской:
165 «Ну, что, погиб я, словно ты, беды не дожидаясь»?
И поняла она меня, ответила с улыбкой:
«Уж слишком много всадников внезапно появилось,
И были все с оружием, а ты — один и пеший,—
От вида этого испуг объял меня, владыка».
170 И вот в палатку мы вошли, целуясь ненасытно.
Настало утро, и в реке[395] я захотел омыться —
Одежду пожелал сменить, запачканную кровью,
И попросил, чтоб девушка мне принесла другую.
Спустился вниз по берегу, к воде сошел я самой
175 И в ожиданье девушки под деревом уселся,
Когда предстали предо мной три воина прекрасных:
Скакали на конях они, одетые богато,
И двигаясь вдоль берега, все ближе подъезжали.
Под деревом остался я, и вот, меня увидев,
180 Ко мне приблизились они, с приветом обратились,
А я сидел, не захотев подняться перед ними:
«Скажи нам брат, не видел ли ты воинов здесь раньше?»
И дал такой я им ответ, нисколько не пугаясь:
«Конечно, братья, видел их — вчера тут проезжали,
185 Да, на беду, жену мою задумали похитить[396].
А я и на коня не сел — свидетель мне всевышний —
О том же, что постигло их, узнаете попозже».
И вот, услышав те слова, взглянули друг на друга,
Шептаться начали они, лишь двигая губами:
190 «Не тот ли он, кого зовут Василием Акритом?
Так испытаем же его и обо всем узнаем».
И предводитель их сказал: «Не можем мы поверить,
Что не имея помощи, ты, пеший, безоружный,
Отважился на подвиг тот .— вступил в сраженье с ними.
195 Ведь все в боях испытаны, проверена их доблесть.
А если правду ты сказал, то докажи на деле
И выбери из нас троих кого тебе угодно,
Вступи в единоборство с ним,— тогда мы все узнаем».
И так в ответ на их слова сказал я[397], улыбаясь:
200 «Хотите — слезьте с лошадей, и трех я сразу встречу,
А коль не стыдно,— и верхом вы можете сражаться:
Узнаете меня тогда, узнаете на деле.
Давайте ж битву начинать и нечего нам медлить!»
И вот вскочил я на ноги, схватил дубинку сразу,
205 А щит в другую руку взял — со мной оружье было —
И подойдя к противникам, поторопил: «Я жду вас».
Тут первый среди них сказал: «Мы так не поступаем,
Втроем напасть на одного — не в наших это нравах.
Уверены, что с тысячей сумеет сладить каждый:
210 Ведь Филопаппом[398] звать меня, и обо мне ты слышал,
Его — Иоаннакисом, Киннам же с нами — третий,
И стыдно будет нам втроем с одним вступить в сраженье;
Так выбирай же одного из нас, кого желаешь!»
И отвечал я: «Хорошо! Пускай выходит первый».
215 И Филопапп с коня сошел, не медля ни минуты[399],
Тяжелый меч свой обнажил, щитом вооружился,
Вперед он прямо двинулся, надеялся, что струшу,—
То был боец испытанный, отважный в нападенье.
Мечом ударил он меня, на щит удар пришелся,
220 Одна лишь ручка от щита в руке моей осталась;
И крикнули ему друзья, следившие за битвой:
«Еще, старик наш Филопапп, еще разок ударь-ка!»
И вот, пока готовился он меч поднять вторично,
Дубинкой я соперника по голове ударил
225 И до последней косточки весь череп раздробил бы,
Коль не успел бы Филопапп щитом своим прикрыться.
Но закружилась голова у старика, и в страхе
Реветь он начал, словно бык, на землю повалился.
Увидели друзья его исход единоборства,
230 Без промедленья на меня верхом помчались вместе,
Вдвоем напали, не стыдясь, забыв, как похвалялись.
Чтоб нападенье отразить, из рук у Филопаппа
Не медля щит я выхватил и выбежал навстречу.
Горячий завязался бой, была упорной битва:
235 Киннам кружился около, хотел зайти за спину,
Иоаннакис наносил мгновенные удары,
И воинов испытанных увидел я в обоих.
Но силой превзойти меня врагам не удавалось,
И стоило лишь грозно мне дубинкой замахнуться,
240 Как прочь бежали от меня, от льва спасаясь словно,
Подобно овцам, издали смотрели боязливо
И вновь, как лающие псы, накидывались оба.
Немало длилось времени тяжелое сраженье,
И знала это девушка, хоть и была далеко,
245 Нарочно стала так она, чтоб я ее увидел,
И вот, когда вокруг меня, как псы, враги ярились,
Воскликнула любимая, приободрить желая:
«Смелее будь, мой дорогой!» — И вновь обрел я силу,
Иоаннакису удар нанес неотразимый —
250 Ударил в руку правую, немного выше локтя,
Переломал я кость ему, рука повисла сразу,
Меча не мог он удержать, на землю его бросил,
С коня спустился кое-как и, отступив немного,
С трудом оперся о скалу, страдая нестерпимо.
255 Тогда Киннам решил один отвагой отличиться,
То поднимал, то опускал коня он под собою,
И чудилось несчастному, что льва он испугает.
Но вот лишь грозно на меня с конем он устремился,
Как по загривку[400] скакуна ударил я дубинкой,
260 Да так, что у животного от моего удара
Вся морда кровью залилась, свалился конь на землю
И за собою всадника увлек в своем паденье.
От страха задрожал Киннам, и овладел им ужас,—
Подумал, что упавшего я -захочу ударить,
265 Но обратился я к нему: «Киннам, зачем дрожишь ты?
Не стану бить лежачего, позориться не стану,
Но если хочешь — поднимись, возьми оружье в руки,
И встретимся лицом к лицу, как подобает храбрым,
А добивать упавшего способны только трусы».
270 И знаками тогда Киннам явил свою покорность,
Ведь онемел от страха он, не мог сказать ни слова.
Оставил побежденного, назад я обернулся
И Филопаппа увидал,— пришел старик в сознанье
И, головой пошевелив, сказал слова такие:
275 «Во имя бога[401] самого, творца земли и неба,
Что бесконечной милостью тебя украсил дивно,
Оставь войну жестокую, да будет мир меж нами!
И если пожелаешь ты, служить тебе мы станем
И все приказы исполнять твои без промедленья».
280 Услышал дружескую речь и ощутил я жалость —
Легко ведь успокоить гнев покорными словами —
И улыбнулся старику, сказал ему шутливо:
«Ну что, проснулся, Филопапп, о сне своем толкуешь?
Уж если ты на склоне лет раскаяться задумал,
285 Вставай и забирай друзей, иди своей дорогой.
Глаза твои — свидетели свершившихся событий,
А если ищешь свой отряд, то зря усилья тратишь.
Не домогаюсь власти я, стремлюсь к уединенью —
Один ведь у родителей на свет я появился;
290 А ваше дело — властвовать и помогать друг другу,
Насколько хватит сил у вас, и совершать набеги.
Когда ж опять[402] захочется скрестить со мной оружье,
То набирайте заново таких вы апелатов,
Чтоб ни один меня не знал, не испытал в сраженье —
295 От тех, кто знают обо мне, поддержки не дождетесь».
Обрадовался Филопапп, услышав, что свободен,
И спутникам своим сказал об их освобожденье;
А те уж не надеялись, что сохраню им жизни,
Но души видели свои в преддверье страшной смерти.
300 И словно снова обретя утраченные души,
С великой благодарностью уста они раскрыли,
Сказали: «Как ни славен ты, дела твои — славнее,
И всех люден ты превзошел великим состраданьем,—
Ведь не сравнится ни один с тобою в милосердье,
305 Пусть по достоинству тебя вознаградит всевышний
Великой милостью своей и даст тебе с супругой
Прожить в великой радости бесчисленные годы!»
И вновь любимую свою я заключил в объятья,
Поодаль мы уселись с ней под деревом тенистым,—
310 Ведь солнце полпути уже прошло по небосводу.
А между тем опять втроем собрались апелаты
И в изумленье говорить друг другу стали двое,
Невозмужавшие еще и телом и рассудком:
«Поистине, чудесное нам зрелище предстало:
315 Соперник безоружен был, с одной дубинкой, пеший,
А мы вооружением владели превосходным;
Бежали тысячи от нас, и города мы брали,
И вот он наголову всех разбил нас, как младенцев,
Наполнил страхом, трепетом, жестоко опозорил.
320 То, верно, дух, живущий здесь[403], иль чародей могучий,—
Ведь не разят его мечи, не трогает оружье,
И словно дикой яростью его дубинка дышит.
Коль был бы человеком он, как все, обыкновенным,
То тело бы имел с душой и смерти бы страшился,
325 Не становился бы под меч, словно бесплотный призрак.
Нет, видно по всему: то — дух, живущий в этом месте,
И лишь в воображении вступил он с нами в битву,—
Ведь несравненную его красу мы увидали,
И та краса сиянием лучи затмила солнца,
330 Казалось, будто ожило[404] пред нами изваянье».
И меж собой вели они бессмысленные речи,
Когда промолвил Филопапп им старческое слово:
«Напрасно повторяете вы, дети, небылицы,
Чтоб неудачи объяснить и души успокоить.
335 Не духа — мужа я видал, достойнейшего мужа,
Ведь щедро наделил Христос его дарами всеми:
Красою, мужеством, умом и смелостью великой,
Да быстроту безмерную к дарам своим прибавил.
А нам троим одно теперь осталось утешенье,
340 Что не было свидетелей, никто не видел боя.
Отвагой возвеличено гремело наше имя,
А ныне опозорено — всего один лишь воин
Сумел осилить нас троих. И вот совет мой, дети:
Не подобает оставлять обиды без возмездья —
345 Давайте поторопимся, друзей своих отыщем,
Ведь сколько бы ни хвастался — не всех он уничтожил;
И если хочет бог того, мы снова соберемся
И среди ночи на врага обрушимся внезапно.
Коль верх сумеем одержать, исчезнут все печали,
350 И скорбь исчезнет, что храбрец посеял в наших душах.
А девушка достанется тебе, Иоаннакис[405],
Не в состоянье мой язык воспеть ее достойно,
Ни одному, поистине, из смертных не случалось
Красу такую увидать — я сам тому свидетель,
355 А мне ведь пятьдесят второй уж год пошел от роду,
Немало взял я городов и стран немало видел,
И таяли ряды врагов перед моей отвагой,
Как меркнут хороводы звезд перед лучами солнца.
Смелей же будь, прекраснейший, и ждет тебя награда!»
360 Пришлись обоим по душе те речи Филопаппа,
И вот на холм они взошли, чтоб дать сигнал для сбора.
Горели долго факелы[406], всю ночь светили ярко,
Но понапрасну — на призыв никто не появился.
И Филопаппа спутники такое предложили:
365 «Храбрейший старец, для чего ты зря нас утомляешь?
Неужто в нашей доблести тебя не убедили
Трофеи величайшие — о них тебе известно —
Награды, что стяжали мы в ожесточенных войнах?
Не приходилось испытать нам горечь поражений,
370 И изумлялся ты делам необычайным нашим,
Но вот повержены врагом, как новички в сраженье,
А остальные[407] воины от рук его погибли.
Коль хочешь ты последовать детей своих совету,
Оставим бесконечные, ненужные заботы
375 И к Максимо[408] отправимся — ведь нам она родная —
И обратимся с просьбой к ней, попросим о подмоге;
Надежны воины ее,— ведь сам ты это знаешь.
Не вздумай только говорить о пораженье нашем:
Узнает если обо всем, то не пойдет с тобою;
380 С умом и осторожностью исполни это дело,
Чтоб стала соучастницей и план наш поддержала.
Добьешься помощи ее,— победа будет нашей,
А мы, когда огонь зажжешь, с тобой соединимся».
Одобрил Филопапп совет, словами их довольный,
385 Вскочил он сразу на коня и к Максимо поехал.
Происходила же она от женщин-амазонок[409],
Которых Александр царь привел из стран брахманов[410];
Равнялась с предками она своей могучей силой,
А битва для нее была усладой высшей в жизни.
390 И вот приехал Филопапп, пред Максимо явился
И, ласково приветствуя, спросил: «Как поживаешь?»
Ответ услышал: «Хорошо, по милости господней!
А ты, славнейший, как живешь, как дети поживают
И отчего, скажи, один без них ко мне приходишь?»
395 Ответил женщине старик, не открывая правды:
«Сыны мои, о госпожа,— Киннам, Иоаннакис —
Здоровы с божьей помощью, пошли они на стражу
И истребить до одного стремятся непокорных.
Решили отпустить меня, хотели дать мне отдых,
400 И пользу это принесло по милости господней,
И обнаружили мы дар, прекрасный и бесценный:
Ведь никогда я не терпел покоя и безделья,
И вот, когда любимые отправились в дорогу,
Один я оседлал коня, вдоль берега[411] пустился,
405 прохода, чтоб могли следить мы за врагами.
Вот на дорогу выехал, которой имя Тросис[412],
И здесь-то, слева, на лугу, густой травой поросшем,
Добыча золота ценней глазам моим предстала,—
То девушка была, какой не видел я доселе:
410 Сияет красота ее необычайным блеском,
И прелесть несказанная из глаз ее лучится;
Как молодой побег она, приносит радость взорам,
С живой картиной схожая[413], чарует людям души,
А дочерью приходится — сумел узнать я — Дуке.
415 Хотели мы, чтоб взял ее златой Иоаннакис[414],
Но вот другой — не знаю как — сумел опередить нас,
И появился на лугу он с девушкою рядом.
Коль дорогого родича ты забывать не хочешь,
То постарайся для него — пусть бодрствовать придется —
420 Любовь яви, владычица, не словом, а делами:
Лишь тот, кто разделить готов любимого печали,
Бывает другом истинным и родственником верным».
С такою Филопапп старик к ней речью обратился,
И убедил он Максимо во всем повиноваться,—
425 Легко ведь в заблуждение ввести рассудок женский.
Не стала даже спрашивать, кто девой той владеет,
Но тут же Мелимидзису[415] явиться приказала,—
То первый отрок был ее, стоявший над другими[416],—
И обратилась к воину с улыбкою веселой:
430 «Ты слышал, что сказал старик, наш Филопапп достойный:
Добычу превосходную нашел он на границах
И просит нас помочь ему — отправиться в дорогу
И с ним по-братски разделить все радости победы.
За апелатами теперь скорее отправляйся
435 И сотню отбери бойцов, испытанных в сраженье,
С конями превосходными, надежнейшим оружьем,
Чтоб тот, с кем повстречаемся, легко попал нам в руки»,
И вот, приказа госпожи ослушаться не смея,
На пост пошел сторожевой в тот вечер Мелимидзис,
440 Огонь сигнальный он зажег, бойцов собрал немало —
Числом не меньше тысячи, испытанной отваги.
И сотню лучших храбрецов из воинов он выбрал,
Велел идти им за собой и к госпоже вернулся.
И увидала Максимо: готово все, что нужно,
445 Назавтра приказала им с оружием явиться
И на меня войной пошла, исполненная рвенья,
А во главе был Филопапп,— вести хотел он войско.
Приблизились они к холму, поднялись на вершину,
Сказал старик товарищам каков сигнал условный,
450 Бойцам Иоаннакиса огонь зажег он ночью,
И к войску те приблизились, когда настало утро.
Обрадовалась Максимо, узнав об их приходе,
Почтила[417] как союзников и родственников близких
И приняла радушно их довольная подмогой.
455 Когда же на пути своем реки они достигли,
Остановил их Филопапп, сказал слова такие:
«О, госпожа и воины, необычайно трудно
Проникнуть на лужайку ту, где девушку я видел.
Не надо дальше двигаться, не поднимайте шума,—
460 Ведь если стражник девушки отряд наш обнаружит,
То спрячутся они от нас, успеют скрыться в роще,
И ускользнет из наших рук желанная добыча,
И понапрасну пропадут тогда усилья наши.
Пусть два бойца идут вперед, иль лучше даже трое,
465 Где девушка находится, пусть выведают тайно,
И двое там укроются, следить за нею будут,
А третий возвратится к нам и обо всем расскажет,—
Тогда пойдете вы за ним, нисколько не рискуя».
И отвечала Максимо на речи Филопаппа:
470 «Доверила тебе я власть, старик благоразумный,
Как хочешь, так и поступай,— мы все тебе послушны».
И Мелимидзиса тогда позвал он за собою,
Вторым Киннама захватил и с ними через реку
Немедля переправился, а остальные ждали
475 Вестей от трех разведчиков и с места не сходили.
А между тем случилось мне в тот час на стражу выйти
И, сидя на скале, держал я лошадь за уздечку.
Не подойдут ли недруги, следил неутомимо.
Заметил Филопапп меня и, показав рукою,
480 Так Милимидзису сказал: «Коль на скалу посмотришь,
Его увидишь хорошо,— сидит он на вершине.
Так знай же: этот человек красавицей владеет,
И неразумно будет с ним лицом к лицу встречаться,
Но лучше мы разведаем, где девушку он спрятал,
485 И знать дадим товарищам, согласно уговору,—
Один хоть он, да наделен достоинствами всеми,
Отвагу дивную его по опыту я знаю,
И не годится, чтоб герой одних нас здесь увидел».
Пришлись Киннаму по душе советы Филопаппа,
490 Но не хотел послушаться бесстрашный Мелимидзис,
Ответил: «Опозорюсь я, последовав за вами:
На тысячи врагов я шел, в подмоге не нуждаясь,
А вы, с одним лишь встретившись, товарищей[418] зовете.
Узнает госпожа о том и скажет мне с презреньем,
495 Что враг один единственный меня наполнил страхом;
А я погибну лучше пусть, чем назван буду трусом».
И вот, вперед он на меня пустился разъяренный,
Не обратив внимания на наставленья старца,—
Ведь недоверия полно все варварское племя.
500 И видя,— подъезжает он, а сзади остальные
(Поехали они вослед, увидеть, что случится),
Вскочил я сразу на коня и поскакал навстречу.
А Мелимидзис между тем — он ехал самым первым —
Копье направил на меня, стремясь сразить ударом,
505 Но ускользнул искусно я и, улучив мгновенье,
Дубинкой поразил врага и повалил на землю.
Следил за ним внимательно — поднимется ли снрва,
И вот, пока отвлечено мое вниманье было,
Подкрался сбоку Филопапп, приблизился неслышно
510 И ранил моего коня, в бедро копьем ударив,—
Деревья тесно там росли, и все в тени скрывалось.
Страдал от боли мой скакун, перепугался сильно,
А я, увидев старика, спасавшегося бегством,
Ему вдогонку закричал: «Зачем бежишь постыдно?
515 Лицом к лицу сойдись со мной,—ведь недостойно храбрых,
Подобно бешеному псу, из-за угла кусаться!»
Но все быстрее от меня испуганный он мчался,
С Киннамом переправился обратно через реку,
А я, преследуя врагов, когда к реке подъехал,
520 На том увидел берегу бойцов вооруженных.
Подумал, что идти на них не стоит без оружья,
И жалко было мне коня, хромавшего от раны.
И к девушке вернулся я, не медля ни минуты,
Оружье захватил[419] с собой и взял коня другого,
525 Свою прекрасную позвал: «Идем, мой свет, быстрее,
На холм тебя я отведу, укрою там надежно,
И гибель наших недругов глазам твоим предстанет,
И снова вознесешь хвалу всевышнему владыке
За то, что даровал тебе защитника такого».
530 И на коня она со мной без промедленья села
(А все, что нужно для пути, я раньше приготовил),
Назначенного места мы достигли, и оставил
Я на холме любимую в укрытье потаенном.
Пещеру, словно для жилья, там создала природа,
535 От глаз людских сокрытую среди густых деревьев;
Далекий из пещеры вид для взора открывался,
Того ж, кто прятался внутри, никто не мог увидеть.
В надежном том убежище я девушку оставил
И наказал ей смелой быть, сраженья не пугаться
540 И понапрасну не кричать, когда начнется битва:
«Смотри же, как бы голос твой не стал для них вожатым,
Не то придут к тебе враги — ведь занят битвой буду,—
И как сумеем справиться с опасностью великой?»
Затем к реке направился, противникам[420] навстречу,
545 И переправу стал искать; вдоль берега я ехал
И увидал, как Максимо от войска отделилась,
А рядом с нею четверо сильнейших апелатов,—
То были Филопапп-старик, Киннам, Иоаннакис
С Леандром[421] — славным воином испытанной отваги.
550 Скакали быстро воины и к берегу спустились —
Посередине Максимо, а по бокам другие.
На быстром скакуне[422] она была молочно-белом,
Не весь он белизной сиял, но цвет окрасил красный
И гриву с чолкою, и хвост, и уши, и копыта;
555 Седло на нем с уздечкою от золота сияло,
А на груди ремень лежал краями золотыми[423].
И повернулась всадница, и старика спросила:
«Скажи-ка мне, о Филопапп, кто девушкой владеет?»
И показал он на меня, ответил: «Этот самый».
560 «А где же воины его?» — она спросила снова.
Сказал он : «Никаких ему помощников не надо,
Лишь на одно надеется — на высшую отвагу
И, не имея спутников, повсюду разъезжает».
«Будь трижды проклят ты, старик! — она сказала гневно,—
565 Один ведь он, а ты меня и слуг моих тревожишь.
Одна с господней помощью к нему я переправлюсь
И с головой врага вернусь, а вас мне и не надо!» —
И, яростью охвачена, помчалась к переправе,
Но крикнул я: «Эй, Максимо, зачем тебе трудиться?
570 Ведь приближаться к женщине мужчина должей первый,
И сам к тебе я подойду,— так будет справедливо».
Без промедленья скакуна я своего пришпорил
И прямо в воду бросился, минуя переправу;
Широко там текла река[424], и конь поплыл мой быстро
575 Вперед к другому берегу, где отмель выступала,
Густой травой покрытая, омытая водою.
На этом месте Максимо стояла наготове
И в полной безопасности ждала моей атаки;
Меж тем из воинов ее одни бежали к броду,
580 Другие — стерегли меня, устроили засады.
И вот, почувствовав, что конь ступил на землю твердо,
Погнал вперед я скакуна и меч извлек из ножен,
И. на. противницу[425] напал отважно и умело.
Она ж, готовая к борьбе, навстречу устремилась,
585 Копьем ударила меня, ремень задев нагрудный,
А я сломал ее копье, не пострадав нисколько,
Занес свой меч и, пощадить соперницу желая,
Я голову коня ее отсек одним ударом,
И тяжело упал скакун на землю бездыханный.
590 Склонилась предо мной она, проговорила в страхе:
«Даруй мне жизнь, о юноша, ошиблась я жестоко,
По неразумью женскому послушав Филопаппа».
И со вниманьем я к словам отнесся побежденной,
И красоту чудесную противницы жалея,
595 Живой оставил Максимо и занялся другими.
Как всех я победить сумел, сказать мне даже стыдно,
Чтобы не стали вы, друзья, считать меня хвастливым:
Ведь если подвиги свои расписываешь ярко,
Увидят многие в тебе пустое лишь бахвальство.
600 И я не ради хвастовства веду такие речи —
Клянусь вам тем, кто людям дал могущество и знанье,
Ведь он один поистине нам благо доставляет.
И вот поведаю сейчас я обо всех событьях,
А вы, что слышите меня, даруйте мне прощенье,
605 Ведь суждено мне было впасть в прелюбодейство снова
По безрассудству своему, беспечности душевной;
Об этом из речей моих узнаете подробно.
Итак, о совершившемся скажу я по порядку.
Лишилась Максимо коня,— об этом вы слыхали,—
610 И, побежденная, одна на отмели осталась,
А я напал на всех других, и началось сраженье.
Еще не испытав меня, пошли враги навстречу;
Когда же всех бойцов подряд, встречавшихся со мною,
Я начал сбрасывать с коней и повергать на землю,
615 То остальные поняли, кого посмели тронуть,
И оставалось им одно — искать спасенье в бегстве,
Но мало кто из беглецов сумел избегнуть смерти.
И вот, сраженье завершив, назад я обернулся,
Как вдруг предстали предо мной четыре апелата:
620 Киннам с Иоаннакисом и Филопапп с Леандром,
Из рощи выбрались они и стали приближаться.
Пока Леандр и Киннам мне двигались навстречу,
Старик поехал позади, а с ним и остальные[426],—
Хотели окружить меня, стремились уничтожить,
625 Но понапрасну тщетные лелеяли надежды:
Передних двух увидел я, что с криком приближались,
И тотчас же напал на них, не думая о прочих.
Не знал еще меня Леандр и бросился в атаку,
Но вместе с лошадью поверг я всадника на землю;
630 Увидел мой удар Киннам, свернул с пути прямого,
И тут же двое остальных, к удару приготовясь,
Направив копья на меня, напали вместе сбоку.
Но размахнулся я мечом, удар нанес мгновенный,
И оба вражеских копья в обрубки превратились.
635 Пустились в бегство воины, коней своих пришпорив,
Назад не смея поглядеть, не смея обернуться;
И видя это зрелище, я крикнул им со смехом:
«Вернитесь, ведь один я здесь, не стыдно ль вам пугаться?»—
Но все быстрее от меня они бежали в страхе.
640 Не стал я их преследовать и пожалел в несчастье,—
Такое правило мое: всегда жалеть бегущих,
Умеренным в победе быть, врагов встречать с любовью.
Обратно я отправился, забот не зная больше,
И к Максимо приблизившись, сказал слова такие:
645 «Безмерно похвалялась ты, своей кичилась мощью —
Иди же, собери бойцов из тех, кто спасся в бегстве,
И с ними, по обычаю, на подвиги пускайся,
Да только рассчитай сперва, достаточно сильна ли.
Уроком это будет пусть, чтоб впредь ты не кичилась,
650 И знай: высокомерных всех преследует всевышний».
И вышла Максимо вперед, чтоб встретиться со мною,
Смирения исполнена сложила руки вместе,
Склонила голову к земле движением пристойным,
Промолвив: «Благороднейший! Известны мне отныне
655 И мощь безмерная твоя, и состраданье к людям,
Какого ни один герой былых временем не ведал:
Легко убить меня ты мог, с коня на землю сбросив,
Но жизнь мою помиловал, герой непревзойденный.
Пускай хранит тебя господь, хранит твою супругу,
660 Владыка мой прославленный, воитель благородный,
Пусть годы многие он даст вам здравствовать счастливо!
Немало знала я бойцов отважных, знатных родом,
Победами прославленных, неодолимых в битвах,
Но не встречала никогда такого я героя,
665 Чтоб мог он превзойти тебя, затмить твои деянья».
И ноги обняла мои, почтительно склонившись,
Целуя руку правую, и тихо продолжала:
«Пусть твой отец и мать твоя благословенны будут,
Благословенной матери сосцы тебя вскормили,—
670 Ведь никогда не видела подобного я мужа!
Молю, владыка, окажи еще одну мне милость,
Исполни просьбу новую и, право же, получше
Узнаешь ловкость ты мою, уменье боевое:
Позволь мне сесть на скакуна, отсюда удалиться,
675 А завтра утром снова я вернусь на это место,
В единоборство вступим мы наедине друг с другом,
И -сможешь ты, прекраснейший, мою изведать доблесть».
«На все согласен, Максимо,— ответил я немедля,—
Куда желаешь уходи, и здесь меня ты встретишь,
680 А хочешь — можешь захватить с собою апелатов
И испытаешь воийов, узнаешь, кто сильнее»[427],
Бродили лошади вокруг,— хозяева их пали,
Сражаясь рядом с госпожой,— поймал одну я лошадь
И быстро к Максимо подвел, чтобы верхом садилась.
685 Еще ведь раньше[428], лишь с коня противцицу я сбросил,
Как, словно птицы хищные, враги вокруг собрались,—
Одни мечами длинными размахивали грозно[429],
Другие копьями в меня нацеливались с силой,
А третьи стрелами пронзить соперника хотели.
690 Кто был защитой мне в тот час, помощником надежным?
Господь лишь и никто иной, судья великий, правый,
С небесной выси мне послал могучую поддержку
И в безнадежности самой оставил невредимым.
Когда враги несчетные со всех сторон насели,
695 То постыдился я бежать и отражал удары,
Ведь превосходное имел и крепкое оружье
И оставался невредим, хранимый в битве богом.
Но не надолго у врагов хватило той отваги,—
Угас их пыл воинственный по милости господней,
700 А мне святые воины — Георгий и Димитрий,
И Феодоры[430] помогли, и всех врагов прогнал я.
Копья не обратил на них, не тронул даже лука,
Но в рукопашную вступил, одним мечом сражаясь,
И всех, кого ни настигал, рубил без сожаленья,
705 И приняла тогда земля[431] бездушные тела их;
Хотели многие бежать, но догонял бегущих,
Сопротивляться ни один не в силах был достойно,
Оставили коней своих, оружье побросали,
Бежать постыдно бросились[432], охваченные страхом.
710 И вот от этих воинов коней осталось много,
И побежденной Максимо одну я лошадь отдал
И снова реку пересек, а Максимо к жилищу
С великой благодарностью пустилась в путь обратный.
Затем в палатку я вошел, сложил с себя оружье,
715 В роскошную тончайшую накидку[433] облачился,
Надел я шапку красную, отделанную мехом[434],
И сел на бурого коня[435] со звездочкою белой —
Сама природа создала того коня для битвы;
Свой меч я захватил и щит, и взял копье в дорогу,
720 И через реку перешел, когда настал уж вечер.
Не захотел я к девушке в то время приближаться,
Но двух прислужниц[436] к ней послал, что ей принадлежали,—
Их было несколько у нас, и нам они служили,
И от палатки в стороне жилье их находилось.
725 Не вместе жили слуги все, но для мужчин отдельно
Палатки мы поставили, отдельно и для женщин.
И перейдя через Евфрат — уж говорил об этом —
Улегся на лужайку я, покой вкушая сладкий,
Доставил отдых и коню, и быстро ночь промчалась.
730 Когда же начало светать, то встал я, сел на лошадь,
И на равнину выехал сопернице навстречу.
И вот сиянье[437] ясное всю землю озарило,
Над горными вершинами взошло, сверкая, солнце,
Когда на поле Максимо без спутников явилась.
735 На вороном коне она сидела благородном,
Бобровым мехом плащ ее был шелковый отделан,
Зеленый головной платок расшит искусно златом,
Орлиных крыльев на щите изображенье было,
И аравийское копье и меч она держала.
740 Без промедленья двинулся я Максимо навстречу,
Приблизился к противнице, мы обняли друг друга,,
И дружеским приветствием, как должно, обменялись
И вот, пришпорив лошадей, сраженье завязали;
То поднимались на конях, то пригибались низко
745 И вскоре сшиблись копьями, но ни один не дрогнул;
Затем разъехались опять, мечи мы обнажили
И, вновь сойдясь, вступили в бой, упорный, рукопашный..
Боялся я, мой дорогой, увечье нанести ей:
Позорно, если женщину лишит мужчина жизни;
750 Позорно, если силой с ней померяться захочет;
Но Максимо по всей земле за доблесть прославляли,
И оттого сражаться с ней никто б не постыдился.
Нанес по правой ей руке удар повыше пальцев,
И меч моей соперницы упал на землю сразу,
755 И трепет охватил ее, и страх необычайный,
Но закричал я: «Максимо, пугаешься напрасно!
Как женщину прекрасную тебя я пожалею,
Но чтоб о подвигах моих ты знала впредь получше,
Хочу на скакуне твоем попробовать я силу».
760 И сверху по спине коня мечом нанес немедля
Такой удар, что разрубил его я на две части,
И половина лошади с наездницей упала,
А по другую сторону — другая половина.
И поднялась соперница, охваченная дрожью,
765 Срывающимся голосом воскликнула: «Помилуй!
Помилуй, повелитель мой, я горько заблуждалась!
Коль не отвергнешь ты меня, давай друзьями станем.
Храню я строго девственность, осталась непорочной,
Лишь ты сразил меня в бою и ты владеть мной будешь[438],
770 И стану помогать тебе в сражениях с врагами».
«Не бойся смерти, Максимо,— на это я ответил,—
Но невозможно сделать мне[439] тебя своей супругой:
Владею по закону я женой прекрасной, знатной,
И не могу пренебрегать ее любовью чистой.
775 Так спустимся же к дереву, укроемся под тенью,
И все тебе я расскажу, чтоб обо мне ты знала»..
Тут подошли к деревьям мы, у берега растущим,
И Максимо пошла к воде, свою омыла руку,
И место раны смазала целительным бальзамом[440],
780 Который по обычаю всегда мы в битву брали.
И плащ свой[441] сбросила она — палило солнце жарко,—
А был хитон[442] у Максимо подобен паутине,
Все тело, словно в зеркале, виднелось под хитоном,
Сосцы на грудях девичьих слегка уж выдавались,—
785 Прекрасна Максимо[443] была и ранила мне душу...