Дидро

— Разумеется, нет. Я же вам объяснил почему.

— Тогда, дорогой брат Ангел, всего хорошего! В таком случае я и не подумаю стать кармелитом.

Вот и вся история. Началось с того, что Дидро, обезумевший от голода, просил милостыню в монастыре и готов был стать даже послушником. Продолжилось тем, что он сочинял проповеди, не веря в то, что писал в них. А кончилось тем, что он сыграл на якобы обуявшем его приступе благочестия, беззастенчиво выманивая у брата Ангела деньги и не помышляя когда-либо их вернуть.

К тому же он не испытывал никакого раскаяния, потому что и сам брат Ангел заботился о боге нисколько не больше, чем он. Напротив, Дени был очень доволен, что так ловко обошел монаха.

VIII Чудесная Англия

Книги Дидро любил так, что даже девушка, которой он увлекся, была дочерью книготорговца Бабюти. Звали ее Габриель. Была ли она любовницей Дидро? Вполне вероятно. Она могла бы воспламенить и сердце менее горячее. Круглое личико, маленький носик в соединении с нежным румянцем, наивным детским выражением, пленительным кокетливым ротиком, каштановыми волосами, природной грацией и изяществом ее нарядов могли очаровать любого. Она была вполне достойна и платонической любви.

Габриель уже тогда предвосхитила головки Грёза, которым художник дал свое имя пятнадцать лет спустя, а Дидро тогда же их прославил. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: в 1756 году Грёз на ней женился, и она постоянно служила ему моделью.

Что же касается Дидро, то во времена их молодости несравненно больше, чем Габриель Бабюти, в лавке ее отца его интересовали книги и… Англия.

В этой лавчонке на углу набережной Августинцев он однажды нашел «Философские письма» Вольтера. Раскрыв книгу у прилавка, за которым стояла его Габриель, он тут же забыл о девушке, не заметил, как пролетело время. А между тем прошел час-другой… Ему пора было идти обедать. Дидро вышел на улицу, продолжая читать на ходу. Толкая прохожих, он двигался по набережной, ослепленный пламенем, зажженным «Философскими письмами» в его голове. Перед ним была Сена, но он видел не ее, а Темзу, большие океанские суда, матросские таверны… Перед ним была доблестная английская нация, сильная, свободная, именно свободная. И он сравнивал ее вольную коммерцию, ее выходы на далекие заморские земли с жизнью бедного французского народа, закрепощенного своей аристократией и своим духовенством.

О чудесная Англия! Вольтер имел счастье ее посетить, у ее мыслителей он научился философии правдивой, светлой, человечной, потребность в которой возбудили в нем еще прежде Фома Аквинский и Декарт. Сам Дидро тоже учился у Фомы Аквинского и Декарта За чтение Локка, Гоббса, Ньютона ему доставалось еще от метра Клемана, когда он жил в учениках у прокурора и вместо англо-французского словаря пользовался англо-латинским Значение латинских слов за века отстоялось: оно было точнее французских. А как он любил Томсона, Свифта, Дефо!

Наверно, потом Вольтер рассказал ему об Англии и кое-что иное. Например, историю встреченного им на Темзе лодочника. Сперва тот не согласился бы стать и епископом в Париже. Но потом Вольтер встретил своего знакомца в тюрьме. Бедного лодочника насильно завербовали в норвежский флот и заточили, чтобы он не смог бежать. И Англия была уже не такой свободной страной. Свободы нигде на земле не было. Вольтер пришел к этому выводу.

Но Дидро пока этого не знал и был влюблен в Англию.

С большим трудом он вернулся с берегов Темзы, из страны философии к толпе, наводнявшей площадь Сен-Мишель и Новый Мост через Сену. А когда вернулся, ему стало до боли жаль Парижа с его узкими и грязными улицами, жаль Франции с ее нравами, распущенными и отсталыми, ее наглыми и развратными господами, ее темным народом.

Здесь же, на Новом Мосту, не присягнул ли Дидро на книге Вольтера, дав клятву посерьезнее той, которую дал он в день карнавала, когда его накормила добрая трактирщица? Не обещал ли он преобразовать разум своего народа, утвердив мораль, естественную и поэтому святую, человечную?!

Идя снова по течению реки, уже по другому берегу Сены, он мечтал так, наверно, до тех пор, пока не начал накрапывать дождь и рези в желудке не заставили его поторопиться к своему ежедневному бульону, счета за который терпеливый трактирщик время от времени посылал в Лангр.

Правда, в тот же вечер свидание у Поршеронов или на мосту Турнан с его прелестной возлюбленной заставило Дидро до завтрашнего утра забыть и Вольтера с его «Философскими письмами» и Англию с ее доблестями. Поистине можно сказать — ничто человеческое было Дидро не чуждо. В ту далекую пору он проявлял равную меру усердия в любви и в занятиях.

IX Париж. Сороковые годы

В Париже Людовика XV самыми знаменитыми были кафе «Прокоп» — его называли еще «Пещерой Прокопа» — на улице Комеди, «Регентство» на площади Пале-Рояль, «Лорен» на улице Дофина и, наконец, кафе «Парнас» на углу улицы Эколь.