Дьяволы Фермана

Сказать, что в комнате повисла тишина, — значит, ничего не сказать. Наступило полнейшее и абсолютное безмолвие. Когда все прочие увидели реакцию «старика», воздух чуть не зазвенел от повисшего напряжения.

— Во-первых, — спокойно сказал Левин, — эти веселые, волшебные маленькие ребята используют слишком много описательных прилагательных. Во-вторых: они живут в коробке с порошком, а не в стиральной машине. И в-третьих: отправь копию этого ролика в городскую клинику. Я слышал, у них там закончились рвотные средства.

Сценарий исчез с экранов.

— Следующий.

Я вздрогнул. Следующим был мой текст. Я взглянул в ноутбук и прикрыл глаза, опустив палец на кнопку «Page down», чтобы сделать вид, будто читаю. Я слышал каждый звук в комнате: шорохи, сопение, скрип стульев.

И наконец, слава богу, тишину разорвал резкий голос Хотчкисса…

— Боддеккер, ты охренел?!

Его слова эхом разнеслись по комнате; Хотчкисс виновато взглянул на Харрис, Бродбент и Биглоу.

— Ох, простите за выражение, леди. — А потом снова мне: — Боддеккер, где были твои мозги, когда ты это писал?

— Я не уверена, что хочу знать ответ, — сказала Биглоу с кислым лицом.

Норберт пробормотал, что ему нравится. Я проигнорировал его мнение. Я мог взять сто случайных имен из Манхэттенской телефонной базы данных, выстроить их в случайном порядке, обозвать это роликом, и он сказал бы то же самое. Это его стиль — двигаться по пути наименьшего сопротивления и предпочитать добротность творчеству. Норберт завоевывал награды — поэтому-то и сидел сейчас здесь, — однако его работы продавали не так много товаров.

Я смотрел на Левина. Его глаза превратились в узкие щелочки, как и всегда, когда он сосредоточивался на том, что читал.

Минула вечность, прежде чем «старик» оторвался от экрана и улыбнулся.

— В какой-то степени мне даже нравится, — сказал он. — Ярко. Динамично. Я думаю, это привлечет внимание зрителей.

Харрис послала ему недоверчивый взгляд. Она всегда недоброжелательно относилась к роликам, которые по той или иной причине не могли попасть в компьютерные сети и поступали только к индивидуальным пользователям.

— Это слишком жестоко, — сказала она.

— Зато с юмором, — возразил Финней. — И визуально демонстрирует, как работает этот продукт. Причем делает это живо и не занудно. Тем самым выгодно отличаясь от прочих сценариев…

Затем вступил Робенштайн.

— Вы меня извините, — проговорил он, — но вам не кажется, что это слишком вольное изложение? В конце концов цель ролика — продать товар. Заставить потребителя его приобретать. Я не вижу, как данный ролик может обеспечить…

Левин взглянул на него.

— Вашей работы, мистер Робенштайн, мы вообще не видели.

— Верно, — согласился он. — И все же данный ролик от этого не становится лучше. Вряд ли он способен что-то продать.

— Я не согласен, — сказал Спеннер. — По-моему, в этом что-то есть.

— Да, — сказал Норберт. — Конец Пембрук-Холла.

— Здесь присутствует все, о чем говорил мистер Левин в своей речи, — возразил Финней. — Я думаю, мы можем послать его «Миру Нано».

— Вы выжили из ума, — сказал Хотчкисс. — Извините, конечно, но…

Левин оперся ладонями о стол, поднялся и обвел всех взглядом. А затем уставился прямо на меня.

— Я прошу вас простить Хотчкисса, — сказал он мне. — Этот мальчик до сих пор шевелит губами, когда читает. — Потом, обращаясь ко всем: — Друзья, мы не первый год работаем вместе. Пембрук-Холл не достиг бы нынешних высот, если бы не рисковал. Я заявляю, что именно это внутреннее состязание позволит нам выиграть конкурс и представить «Наноклин» миру. Надеюсь, не требуются пещерные профессора с палками вместо указок, чтобы объяснить вам, о чем вообще речь?

Хотчкисс поерзал на стуле.

— Назовите это предчувствием, если хотите, но я подозреваю, что подобным образом работают все прочие агентства. Их авторы напишут нечто вроде: «Идут маленькие машинки! Бла-бла-бла… вот как это работает». А мы должны оказаться лучше других компаний, и только тогда мы можем рассчитывать на благосклонность «Мира Нанотехнологий». Это тот самый случай — ешь или съедят тебя.

— Нет. — Харрис резко захлопнула ноутбук. — Это другой случай: ешь, расшвыривая по сторонам объедки. Это отвратительно.

— Это ярко, — сказал Финней.

— Так никто никогда не делал, — вставила Биглоу.

— Именно поэтому нам стоит этим воспользоваться, — ответил Спеннер.

— Я могу назвать вам сотню причин, по которым данный ролик нельзя использовать — сказал Робенштайн, — однако не стану этого делать. Все и так очевидно.

— Почему же? — Финней ухмыльнулся. — Назови хотя бы одну.

Робенштайн облизнул губы и оглядел своих антагонистов: один из «стариков» и двое старших партнеров. Он сделал глубокий вдох, но не успел вымолвить и слова, как заговорила Харрис.

— Этот язык неприемлем, — сказала она.

— Язык! — воскликнул Левин.

— Язык? — переспросил я.

— В рекламе недопустимы столь вульгарные выражения. На канале анимации — сколько угодно, но это — реклама стирального порошка…

— Ну-у, язык… — сказал Спеннер.

— Специфичен, — вставил Норберт. — В тексте использовано слово «задница». Дважды.