Дьявольский рай. Почти невинна

Полюбовавшись на нас, Альхен с несколько лирическим выражением лица пристроился к моему колену, и легкие, сглаженные синтетикой плавок фрикции ему ничуть не мешали продолжать свое умиленное и умиротворенное созерцание двух рыжих малолеток. У меня перехватило дыхание и била крупная дрожь, реальность таяла. Я хотела и не могла ее оттолкнуть, это было страшно, противно, неожиданно и жутко возбуждающе. Ну, прямо как во сне.

Когда мы, наконец, все съели, Альхен, будто через стеклянную стену, в непонятной истоме смотрел на меня и отвечал на мое хриплое «идем куда-нибудь на камни!» полным мучения взглядом и таким же тихим, ласковым: «увы, малыш, тут же полно народу...» Какое-то жаркое мгновение он сомневался, медленно наклонился ко мне, и в эту же секунду захваченный арканом взгляд метнулся на бетонную набережную, на желтую болонковую голову, напряженно высунувшуюся из-под тента. Так ничего и не сказав, он круто развернулся, хрустя отчаянием и досадой, и удрал от меня в приветливое похлюпывание моря, обдав напоследок богатым всплеском.

На вопрос ревнивой подошедшей Миры, где Саша, я ответила, что он удалился сбрасывать температуру тела. И все время, пока я и вынырнувший Гепард были в поле обоюдного зрения, она обиженно жалась к своему Мастеру, загораживая его взгляд, поворачивая ко мне спиной до тех пор, пока мне Их Святейшеством, по причине моей, так сказать, ненадобности, не было предложено удалиться к папаше.

Tag Zweiunddreizig (день тридцать второй)

Всякие горести кончаются, и мое настроение выдалось на редкость хорошим – ведь сегодня ее последний день.

План возмездия как-то не созрел. Помнится, на днях мой самоотравленный мозг выплевывал сюжеты, достойные лучших детективных романов.

Еще я соображала, как можно расположить к мерзавцу моего недружелюбного папу.

Вариант первый: каскадерство и только.

Пирс. На пирсе сверху, на бетонной балке, сидит Адора. Внизу, на скользком бетоне, Объект. О, львенок оступился, о, не успел упасть, повиснув на одной руке. Рука слабеет (слишком много работала этими ночами), и, огласив отчаянным воплем все окрестности, я падаю на подселившегося Альхена, и спираль этих сильных рук закручивается вокруг меня, я теряю сознание, а руки все оплетают... как эти бесконечные досужие сны.

Вариант второй: реалистичный.

Место действия – тот же пирс. Адора в воде. Материалы и инструменты – мой азиатский смуглый лобик (не путать с лобком) и разломанное пополам лезвие между двумя дрожащими перстами (моими). Волна резко бросает меня на рыльце волнореза. Пена, шум, мои спутавшиеся конечности. Я тихонько делаю порезик и, демонстративно ударившись о бетонный край, поросший мидиями, окрашиваю воду вокруг в розовый цвет. Орудие бесславно идет ко дну, а я – в объятия вовремя подоспевшего Альхена. Соленым поцелуем он вдыхает в меня жизнь и – конец войне. Мы идем со светлыми лицами и смотрим на торжествующий мир вокруг. Все мы счастливы и оправданы, и живем единой веселой семьей, где монстр тирану – товарищ, а оскверненные с растлителями – братья. Эта лирическая и наивная сказка... Господи... какая плоскость фантазий!

Nach Mittag

Проявив несвойственную мне смекалку, я решила увести папашу подальше от источника нашего обоюдного раздражения и предложила плюнуть на них и пойти в «резервацию». Сиеста выдалась тихой и мягкой.

Воспользовавшись ослаблением отцовской бдительности, я решила прогуляться из «резервации» в «оппозицию», и последняя, в лице Вождя, была искренне счастлива меня видеть. Рядом с Гепардом висел его пресловутый гамак, содержащий рыжую Таньку. Машка возилась рядом.

Льстиво улыбнувшись, он начал что-то рассказывать про мою находчивость и, приобняв сестренку, глядя вдаль, где за лодочной станцией скрывалась наша «резервация», дал понять, что имеется в виду. Я же видела лишь атласное переливание вчерашней сиесты в заблестевших глазах.

Продолжение было. Рыжая бестия с воинственным кличем повалила меня внутрь гамака, на котором я томно раскачивалась, и началась какая-то безумная игра. Пока гамак ходил ходуном, я, в стремительных пестрых промежутках между нашими безумствами, видела наполненное сладкой истомой лицо, налившееся силой предплечье и напряженные пальцы, впившиеся в сестринское колено. Потом, в состоянии некоего опьянения, я пошла обратно в «резервацию» и, обернувшись, поймала на себе два восхитительных пылающих взгляда. И один из них был задумчивый, встревоженный и очень печальный.

Последний день....

На evening walk, имевший место впервые в этом сезоне (в честь нашего устоявшегося перемирия), мы с папашей решили снова спуститься к морю, и я зачем-то пошла вперед. Там, на одном из изгибов лестницы-серпантина я встретила его. Шла в темных очках (несмотря на вечер) и в наушниках и буквально врезалась в него. Ойкнув, ошарашенно смотрела в это знакомое до слез лицо. Сжав мою руку, он безмолвно пошел дальше, а я весь вечер так и жила с ощущением этой душевной теплоты и приветливой ладони, приласкавшей мою озябшую лапку.