Диаспора

Решающее мгновение приближалось. В толпе стартовал обратный отсчет. Бланка поискала Габриэля: того взяли в осаду экспансивные незнакомцы, но, завидев егоё приближение, он с трудом от них вырвался.

— Пять!

— Извини, — взял егоё руку Габриэль.

— Четыре!

— Я не хотел праздновать с ними. Я вообще хотел ото всех сбежать, кроме тебя.

— Три!

В его глазах промелькнул страх.

— Кругозорка запрограммирована меня успокаивать, иначе не знаю, как бы я все это вынес.

— Два!

— Одна-единственная проходимая червоточина, и больше не надо. Остальное — проблемы масштабирования производства. Я отдал этому всю жизнь. Я сделал это единственной своей целью.

— ОДИН!

— Я мог бы поставить себе другую цель. Я мог бы сделать иной выбор. Кем бы я тогда был… не знаю.

Бланка потянулась к нему и погладила по щеке, не зная, что сказать. Егоё собственная кругозорка была скорей расплывчата. Онона еще не сталкивалась с такими резкими перепадами настроения.

— НОЛЬ!

Толпа погрузилась в молчание. Бланка ожидала радостных воплей, торжествующих взвизгов, восторженного рева.

Ничего подобного.

Габриэль осмелился глянуть вниз. За ним Бланка. От фемтогорловины, как обычно, исходил рассеянный ультрафиолет. Гамма-лучей не было и в помине.

— Наверное, вторая горловина выплыла из фокуса, — предположила Бланка.

— Не выплыла, — нервно рассмеялся Габриэль. — Мы же там были. Аппаратура ничего не показала.

В толпе ширились шепотки: присутствующие делились собственными версиями. Общий гештальт отражал скорей умеренную заинтересованность, чем насмешку. После восьмисот лет неудач было бы по меньшей мере наивно ожидать, что Горнило сработает тютелька в тютельку при первом же запуске.

— Наверное, дрейф калибровки, — сказала Бланка. — Если так, то аппаратура по-прежнему будет показывать горловину в фокусе, но всю систему потребуется калибровать заново.

— Да. — Габриэль провел ладонями по лицемеху и захихикал. — Вот я стою на краю мира, ожидая падения, и единственная случайная неточность меня спасает.

— В таком случае перенос потребует единственной мелкой поправки. Мог ли ты мечтать о большем?

— Да-да.

— Hy так и что же?

Он передернул плечами. Вопрос его, похоже, слегка смутил.

— Ты сама сказала: замыкание червоточины Горнила — это лишь начало. Мы еще не обернули червоточинами всю Вселенную. C такими темпами коррекции ошибок у нас еще восемьсот лет уйдет впустую.

Бланка провела следующие пол-гигатау, изучая новый виртуальный мир, вмешиваясь для тонкой подстройки параметров и тысячу раз начиная сначала, но ни разу не коснулась ландшафта и не стала лепить его напрямую. Это было бы нечестно. Мир отдалился от произведения искусства и стал плохой копией физического. Но кто может знать наверняка? Как только онона откроет его для всеобщего доступа, люди, вполне вероятно, сочтут егоё творение идеальным сочетанием согласованности и спонтанности.

Онона сидела на краю глубокого каньона, глядя, как пылевые облака цвета молодой листвы плывут кругом, как непроницаемо плотный и в то же время эфирно-легкий водопад, когда явился Габриэль. Проблемы Горнила некоторое время беспокоили Бланку, но после первого же мегатау улетучились из егоё мыслей. Онона была уверена, что явления эти преходящие, и вскоре они останутся позади, как и остальные препятствия. Дело лишь в настойчивости.

— Теперь гамма-лучи проходят через дальнюю горловину, — тихо произнес Габриэль.

— Чудесно! А в чем была трудность? Рассогласование лазера?

— Да ни в чем. Мы ничего не чинили. Не меняли настроек.

— И что, горловина просто очутилась в фокусе сама собой? Она что, осциллирует там, в ловушке, внутри-снаружи?

— Нет, — сказал Габриэль, окунув руки в зеленый поток. — Она все время оставалась точно в фокусе. Идеально позиционированная. Гамма-лучи — те, что мы сейчас видим — те же самые, что попали в нее с самого начала. Мы закодировали все импульсы времяштемпелем, помнишь? И вот — первые импульсы, которые появились из червоточины, несут штемпель давностью пять с половиной дней. Они провели в червоточине ровно столько, сколько потребовалось бы им, чтобы пересечь то же самое расстояние между горловинами в реальном пространстве. В точности столько же времени, до пикосекунды. Червоточина проходима. Но не закорочена. Она длиной сто сорок миллиардов километров.

Бланка молча обдумывала его слова. Уточнять, уверен ли он в результатах, было бы не лучшей реакцией. Наверняка работавшие в Горниле физики провели последние мегатау в отчаянных поисках более утешительного вывода.

— Но почему? — спросила онона в конце концов. — У вас есть какие-то предположения?

— Единственное правдоподобное объяснение таково: общая энергия червоточины почти полностью определяется размером и формой горловин, — сказал он, пожав плечами. — Это ведь горловины взаимодействуют с виртуальными гравитончиками. Туннель червоточины можно сделать сколь угодно длинным или коротким. Масса горловин же от этого не изменится.

— Да, но ведь нет смысла туннелю так удлиняться только потому, что во внешнем пространстве горловины разведены.