Диалоги об Атлантиде

Сокр. Не назовем ли мы прекрасным поэтому и целое тело – иное для беганья, иное для битвы, – прекрасным и всех животных – лошадь, петуха, перепела, и все сосуды, колесницы на суше, суда и военные корабли на море, и все орудия – как для музыки, так и для прочих искусств, а если хочешь, и занятия, и законы? Не назовем ли мы таким же образом прекрасным почти всё это? Смотря на каждую из вещей, какова она по природе, какова по отделке, в каком находится состоянии, и видя, что она полезна, как полезна, к чему полезна и когда полезна, мы почитаем ее прекрасною, а во всех этих отношениях бесполезную относим к дурным. Не так ли и тебе кажется, Иппиас?

Ипп. И мне.

Сокр. Стало быть, мы теперь правильно говорим, что прекрасное есть более всего полезное.

Ипп. Конечно правильно, Сократ.

Сокр. Но всякая вещь не к тому ли полезна, что́ может она сделать, поколику может, а когда не может, бесполезна?

Ипп. Конечно.

Сокр. Следовательно, мочь – прекрасно, а не мочь – постыдно?

Ипп. И очень. Нам, Сократ, и всё другое свидетельствует, что это так, да и политика; ибо в делах политических и в городе – мочь есть превосходнее всего, а не мочь всего постыднее.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Не потому ли, ради богов, Иппиас, и мудрость всего прекраснее, а невежество всего постыднее?

Ипп. А ты как думаешь, Сократ?

Сокр. Молчи, любезный друг; я очень боюсь: что̀ это мы опять говорим?

Ипп. Чего ты боишься еще, Сократ, когда речь твоя шла вперед так прекрасно?

Сокр. Хотел бы; но рассмотри вместе со мною следующее: в состоянии ли кто сделать что-нибудь такое, чего и не знает, и вовсе не может?

Ипп. Отнюдь нет. Как сделать то-то, чего не можешь?

Сокр. Так не правда ли, что погрешающие и нехотя совершающие и делающие зло никогда не сделали бы этого, если бы не могли сделать?

Ипп. Уж очевидно.

Сокр. Но могущие-то могут, конечно, мочью, – ведь не немочью же?

Ипп. Разумеется.

Сокр. А могут то все делающие – делать то, что делают?

Ипп. Да.

Сокр. И вот все люди, начиная с детства, делают-то гораздо больше зла, чем добра, и грешат нехотя.

Ипп. Так.

Сокр. Что же? Эту мочь и ту пользу, которая полезна для делания чего-нибудь злого, назовем ли прекрасным, или далеко нет?

Ипп. Мне кажется, далеко, Сократ.

Сокр. Стало быть, мочь и польза, Иппиас, у нас, как видно, не есть прекрасное?

Ипп. А если мочь-то для добра, Сократ? – это будет полезно.

Сокр. По крайней мере, мысль, что просто мочь и польза есть прекрасное, – идет прочь. Видно, наша душа то-то и хотела сказать, что польза и мочь для делания чего-нибудь доброго – это есть прекрасное.

Ипп. Мне кажется.

Сокр. А это-то полезно, или нет?

Ипп. Конечно.

Сокр. Значит, и прекрасные дела, и прекрасные учреждения, и мудрость, и всё, о чем мы теперь говорили, есть прекрасное, поколику полезное.

Ипп. Явно, что так.

Сокр. Стало быть, выходит: прекрасное у нас есть полезное.

Ипп. Без сомнения, Сократ.

Сокр. Но полезное-то есть нечто делающее добро.

Ипп. Конечно так.

Сокр. А делающее-то есть не что иное, как причина. Не так ли?

Ипп. Так.

Сокр. Следовательно, прекрасное есть причина добра.

Ипп. Конечно так.

Сокр. Но причина-то, Иппиас, и то, чего она причина, – не одно и то же. Ведь причина-то, вероятно, не может быть причиною причины. Смотри сюда: причина является ли делающею?

Ипп. Конечно.

Сокр. От делающего же делается не иное что, как бывающее, а не делающее?

Ипп. Так.

Сокр. И не правда ли, что иное есть бывающее, и иное делающее?

Ипп. Да.

Сокр. Стало быть, причина-то есть причина не причины, а того, что бывает от ней.

Ипп. Конечно.

Сокр. Итак, если прекрасное есть причина добра, то от прекрасного может произойти добро. И потому-то, как видно, мы стараемся о разумности и о всём прекрасном, что дело и порождение этого есть добро и что прекрасное, должно быть, находим в идее какого-то отца доброты.

Ипп. Без сомнения; ты, в самом деле, хорошо говоришь, Сократ.

Сокр. Не хорошо ли говорю и то, что ни отец не есть сын, ни сын не есть отец?

Ипп. Конечно хорошо.

Сокр. И причина-то не есть бывающее, а бывающее не есть причина.

Ипп. Правду говоришь.

Сокр. Стало быть, клянусь Зевсом, почтеннейший, ни прекрасное не есть доброе, ни доброе не есть прекрасное. Не кажется ли тебе, что из вышесказанного это так?

Ипп. Нет, клянусь Зевсом, мне не представляется.

Сокр. Так нравится ли нам, и хотели ли бы мы говорить, что прекрасное не добро, и доброе не прекрасно?

Ипп. Нет, клянусь Зевсом, мне не нравится.

Сокр. Да, клянусь Зевсом, Иппиас; и мне-то всего менее нравится то, что сказали мы.

Ипп. Выходит так.

Сокр. Следовательно, положение, недавно показавшееся нам превосходнейшим, что, то есть, полезное, выгодное[441] и всё, чем может быть сделано какое-либо добро, есть прекрасное, – должно быть не таково: напротив, оно, если возможно, еще смешнее тех первых, в которых прекрасным мы почитали девицу и другие прежде высказанные предметы.

Ипп. Выходит.