Диагноз смерти (сборник)

Не могу передать, до какой степени поразила меня эта надпись! Краткая, хотя и достаточно полная характеристика усопшего, циничное признание собственной вины, совершенно неуместная, даже, пожалуй, кощунственная ругань, нелепая путаница с полом покойного, да и весь стиль, точнее сказать, совершенное его отсутствие – все это являло не только скорбь ее автора, но и его безумие. Я решил, что дальше искать не стоит, – наверное, мне не хотелось портить драматический эффект, – тем более, что тайну я в какой-то мере раскрыл. Я повернулся и пошел прочь. И более четырех лет нога моя не ступала на земли этого графства.

II

Тот, кто правит крепкими быками, должен обладать крепким умом.

– Н-но-о… Вперед, Шындя-Брындя!

Так вот поприветствовал меня чудной мужичонка, сидевший на телеге с дровами, которую влекли два быка. Телегу они тянули легко, но при этом изображали несусветное напряжение, что, впрочем, не могло обмануть их господина. Я стоял на обочине дороги, а джентльмен этот смотрел прямо на меня, так что я не сразу понял, к быкам он обращается или ко мне. Я не взялся бы утверждать, что быков зовут Шындя и Брындя, не поручился бы я и за то, что понукает он именно их. Как бы то ни было, никто из нас его не послушался. Мужичонка отвел от меня взгляд, длинной палкой вытянул по спине Шындю и Брындю, а потом сказал негромко, но с чувством: «У-у, чертова шкура!», словно шкура у быков была общая. Поняв, что он пустил мимо ушей мою просьбу подвезти и едет себе мимо, я поставил ногу на спицу колеса, а когда его вращение подняло меня на уровень ступицы, залез без особых церемоний на телегу и вскоре уселся рядом с возницей. Тот, даже не глянув на меня, снова хлестнул своих скотов, добавив увещевание: «Шевелись, дохлятина хренова». Потом владелец повозки, точнее, бывший владелец, поскольку во мне крепло ощущение, что я сей дилижанс захватил, посмотрел на меня странно знакомым взглядом и отложил свой кадуцей, который, противу ожидания, не зацвел и не превратился в змею. Скрестив руки на груди, он спросил с самым мрачным видом:

– Чево ты сделал с Виски?

Я собрался было ответить, что выпил, мол, но вовремя разобрал в вопросе иной смысл. Да и сам мужичонка смотрел на меня куда как серьезно. Не зная, что ответить, я просто промолчал, хотя и понимал, что молчанием своим только усиливаю подозрения и даже, возможно, признаю какую-то вину. Тут на мое лицо упала прохладная тень, и я поднял голову. Мы въехали в ущелье! Мне трудно описать чувства, которые на меня нахлынули – ведь я не бывал здесь уже четыре года, с тех самых пор, как ущелье открыло мне свою тайну. Я чувствовал себя так, будто друг рассказал мне о своем давнем преступлении, а я подло от него сбежал. Мне ясно вспомнился Джо Данфер и его путаные откровения, а еще – могильный камень с невразумительной эпитафией. Мне вдруг захотелось узнать, что с ним сталось, и я спросил об этом своего пленника. Он же, не отводя взгляда от бычьих спин, пробурчал:

– Но-о, черепашьи отродья! Его положили рядом с А Ви, в дальнем конце ущелья. Хочешь глянуть? Вас ведь всегда тянет туда, где… так что ждал я тебя. Тпру-у!

Заслышав этот приказ, Шындя с Брындей, они же черепашьи отродья, стали как вкопанные. Еще и эхо в ущелье не успело стихнуть, а двоица эта уже лежала в дорожной пыли, подвернув под себя все восемь ног и совершенно не думая, какие последствия это может иметь для их «чертовой шкуры». Чудной же мужичонка сполз на землю и пошел в глубь ущелья, ни разу не обернувшись, чтобы взглянуть, иду я за ним или нет. Я, впрочем, шел.

Последний раз я был здесь примерно в тех же числах и в тот же час. Громко трещали сойки, но деревья шелестели так же мрачно, как и тогда. Сочетание этих звуков привело мне на ум бессвязную болтовню мистера Джо Данфера со всеми его недомолвками. Такое же причудливое сочетание грубости и нежности я усматривал в единственном литературном экзерсисе Джо – эпитафии над могилой А Ви. Все в ущелье было по-прежнему, вот разве что тропинка сплошь поросла травой. Но на вырубке, куда мы вскоре пришли, перемены были более заметны. Пеньки «китаезной» выделки уже ничем не отличались от пеньков «мериканских», как если бы традиционное варварство Старого Света и цивилизация Нового примирились, наконец, сойдясь на совместном упадке. Что ж, такова судьба всех цивилизаций. Холмик был еще различим, но его буквально оккупировала медвежья ягода, заглушив слабые травы, а садовая фиалка то ли уступила все права своей лесной сестрице-простушке, то ли сама одичала. Второй могильный холм оказался длиннее и шире первого, первый же рядом с ним казался еще меньше. Старое надгробье завалилось и очутилось теперь в тени нового. Причудливую надпись на нем было уже не разобрать под слоем палой листвы. Новая эпитафия была лишена литературных достоинств старой. Пожалуй, она могла бы послужить образцом краткости и грубости:

ДЖО ДАНФЕР. ОН ПОДОХ