Дягилев

Поток ласковых слов, обрушившийся на юношу, дурманил голову и заставлял учащенно биться сердце. Это была первая ласка в его жизни (кроме ласки матери), и исходила она от божества — великого Дягилева! А тот всё говорил: о женщинах, о том, как ревнует Сергея к ним… Позже, вспоминая этот разговор, Лифарь отметил, что нисколько не удивился ему: «Как будто я давно, в глубине души, бессознательно, знал, что так будет».

Вернувшись после концерта домой, он вдруг испугался: будет — что? Сергей не раз слышал среди артистов разговоры о необычной интимной жизни Маэстро, о его фаворитах. Тут же мелькнула мысль: «Неужели и я для Сергея Павловича его будущий фаворит, неужели он и меня готовит для этого?» Живо представив собственное возможное будущее, он тут же решил, что никогда не станет «фаворитом»! Но что же делать? Ведь, постоянно встречаясь с Дягилевым, он не сможет «грубо и резко оттолкнуть его», не сможет в чем-либо отказать своему божеству… Получается, единственный выход — покинуть Русский балет.

Но куда же он мог уйти, этот неисправимый девятнадцатилетний мечтатель? Ведь танец был самой большой мечтой в его жизни… нет, самой жизнью! А если ее краски померкнут, остается одно — монастырская келья. Он решил, что останется в антрепризе до конца сезона (всего две недели!), а потом попрощается с Дягилевым и уйдет в монастырь. Только не ведал Сергей в ту пору, что мир, который он решил покинуть, полон соблазнов и те вот-вот начнут искушать…

Незадолго до генеральной репетиции Дягилев, встретив в театре Цыганенка, повел с ним необычный разговор. Как показалось Лифарю, Маэстро стал его «преувеличенно, не по заслугам хвалить», подчеркнув, что считает самым талантливым танцовщиком-мужчиной в труппе. Сергей, мол, должен хорошенько подумать о своей карьере, для которой надо много работать. Затем прозвучали слова, одновременно взволновавшие и обескуражившие: «Я хочу, чтобы Вы были у меня первым танцором, и сделаю Вас первым танцором. Мы об этом еще поговорим с Вами, а пока держите наш разговор в секрете от всей труппы».

Лифарь, осмелев, ответил, что тоже хотел бы поговорить с Сергеем Павловичем. И тот назначил встречу на один из ближайших после премьеры дней.

Первый показ балета «Голубой экспресс» прошел 24 июня в «Театре Елисейских Полей» с большим успехом, несмотря на явную слабость оформления, которое спасал лишь созданный П. Пикассо занавес, и недостаток «легкости и фривольности» в партитуре Д. Мийо. Зрителей захватили изобретательная хореография Нижинской и прежде всего исполнение главной роли Красавчика Антоном Долиным. Танцевал он прекрасно, и аплодисменты публики оказались вполне заслуженными. Казалось бы, замысел Дягилева осуществлен: Долин действительно стал первоклассным танцовщиком! Но Сергей Павлович словно и не заметил его успеха, он пристально и ласково смотрел на другого артиста — Сержа Лифаря, пока еще мальчика из кордебалета. Но теперь роль первого танцовщика в Русском балете уготована именно ему. Стоит лишь немного подучиться и настанет время нового кумира.

В отель, где остановился Дягилев, Лифарь явился, не спав перед этим всю ночь: слишком велик оказался страх непосильной ответственности, которую Маэстро решил возложить на неокрепшие плечи юного танцовщика. Мысль о том, чтобы «уйти теперь же, пока не поздно, из балета», лишь окрепла в его душе. Об этом он и попытался сказать Дягилеву, едва преодолев робость. Тот, правда, сначала подумал, речь идет о предполагаемом отпуске. Тогда Лифарь, стараясь скрыть волнение, пояснил: «Я, Сергей Павлович, уезжаю не на лето, не на два месяца, а совсем… Я решил уйти из труппы».

Лучше бы он этого не говорил! Маэстро, еще минуту назад любезный, благодушный, порывисто вскочил со своего места, опрокинув столик; стоявшая на нем посуда со звоном полетела на пол. А он тут же начал кричать, задыхаясь: «Что такое Вы осмелились сказать, неблагодарный щенок?!.. Я Вас выписал из России, содержал два года, учил Вас, наглого мальчишку, для того, чтобы теперь, когда я на Вас рассчитываю, услышать, что Вы уходите из моего балета… Я говорил о Вас как о будущем танцоре, и это будущее в моих руках: захочу — Вы будете первым танцором, захочу — Вы будете ничем… Что ж, если хотите уходить — уходите, проваливайте, мне не нужны такие неблагодарные животные… К черту!»

Когда он, наконец, выкричался, стало ясно: корень зла Дягилев видит в «девчонках», с которыми молодой танцовщик якобы «путается». Ему не хватает жалованья, и поэтому он хочет перейти в другую труппу? Хорошо, он получит прибавку! Пришлось Лифарю объяснять: он пришел к Маэстро лишь для того, чтобы поблагодарить его и попрощаться. Ведь он принял решение… уйти в монастырь.

Итак, слово сказано. За ним последовала новая душераздирающая сцена. Сергей Павлович упал головой на стол и заплакал: «Так вот где Россия, настоящая Россия, Россия богоискателей, Алеш Карамазовых. Ведь ты же Алеша Карамазов, бедный мой мальчик! Бедные вы дети, потерявшие свою родину и стремящиеся к ней, стремящиеся к тому, чем веками жили ваши деды и прадеды!»