Бабка моя, расспрашивая о ценах на еду и шмотье в Омске, иногда вскрикивала, пораженная ценовой разницей, иногда сочувственно кивала, приговаривая: «Как и здесь… как и здесь…» Но сравнительный анализ цен интересовал ее гораздо меньше сидевшей напротив, разрумяненной от чая Маши. Немного пухленькая, с розовыми прозрачными ушками, ясными большими глазами и наивным, непорочным ртом, Машенька сразу запала моей бабке в сердце.
После обсуждения общих житейских вопросов, всласть наевшись нездешним очарованием Машенькиного лица, бабка моя, как гениальный стратег, занялась разработкой генерального плана, целью которого было успешное знакомство моего нерадивого дядюшки с порядочной русской девушкой. Стоит заметить, что в Арменикенде русские девушки редко рассматривались в качестве кандидаток в жены армянину. И дело тут было скорее в несовместимости менталитетов, нежели в вопросах морали и привычках поведения. Однако, учтя холодность Наиля в отношении к местному типажу невест, бабка моя решила рискнуть.
Как бы исходя из тезиса, что с соседями дружить необходимо, а с новыми тем паче, бабушка с оравою оголтелых теток принялась затевать грандиозное пиршество, в задачу которого входило приглашение в гости русской семьи. Мол, при таких обстоятельствах смотрины получатся естественными и ненавязчивыми.
Дед Асатур, прознав об этом, фыркнул и брезгливо поморщился, недовольный грядущими растратами и надоедливой суетой раскудахтавшегося бабья.
Блюд в тот день наготовили как на свадьбу и даже отрепетировали наспех придуманный церемониал. Бабушкины сестры и подруженции были расставлены каждая по своим постам. Одна открывала гостям дверь, другая провожала к столу и усаживала, третья подавала на стол и широко улыбалась, так как единственная из устроительниц обладала полным зубным составом. Бабушка должна была всех всем представить и следить за исправностью выполнения плана. Места были заранее распределены таким образом, что Налик помещался строго напротив Маши, а родители молодых чуть поодаль — чтобы не смущать. Дед Асатур был предупрежден супругой, что если он что-то испортит или своей истуканской хмуростью оскорбит гостей, то ему несдобровать.
Старт был дан. Впереди бабушкиного взгляда маячила надежда, сулящая конец сыновней бесхозности. Родственники мои, однако, разглядели много меньше оптимизма в предстоящем мероприятии. Во-первых, Налик не подарок, и родители Маши, интеллигентные люди, прознав о его подвигах, навряд ли захотят видеть свое ангелоподобное чадо в роли его супруги. Во-вторых, Маша не армянка, и кто знает, какие традиции она чтит и какой морали придерживается? В-третьих, она совсем еще девочка и ей еще учиться целых пять лет. Ну, а в-четвертых: захочет ли сама Маша выйти за Налика?
На все эти выпады бабушка терпеливо отвечала, что семья у Маши порядочная, и это было фактом; что никто никого не заставляет, а попробовать никогда не грех; что в их роду выходили замуж и в 14 лет; что институт может закончить и замужняя женщина и что как ни крути, а с соседями дружить — дело святое! На том и порешили.
Все прошло отлично. Маша понравилась Налику, Налик понравился Маше. Машиных родителей поразило кавказское гостеприимство и радушие хозяев. Удивив всех родственников, дед Асатур весь вечер, точно младенец, блаженно улыбался. Тетки на постах блестяще справились с поставленными задачами, за что были щедро отоварены бабушкиными заверениями в вечном долгу. На следующий день Налик подошел к матери. Следы напряженных раздумий блуждали по его лицу.
— Мам, — спросил он. — А тебе Маша нравится?
Как бы и не при делах, мать ровно отвечала:
— Хорошая девочка, сынок. Красивая, чистая, воспитанная. В институте учится. Маме по дому помогает. Я так думаю: повезет тому мужчине, кто станет ее мужем.
— И я так думаю, — задумчиво выронил он и ушел к себе в комнату.
Наиль начал меняться.
Ночную активность он сменил на дневное бодрствование. Гантели из угла снова перекочевали в цепкие руки. С травой было завязано. Горгона Медуза, победоносно венчавшая его лоб, сдулась и переползла на руки, придав им вид угрожающей мощи. Чтение книг стало регулярным. Предпочитался Чехов и Достоевский. Завокзальная блатата позабыла о Налике, который только как покупкой травы и напоминал о своем существовании последний год. Кроме всего прочего, дядя пошел работать, что изумило даже тех, кто верил в его трудовые резервы. Разгружал фуры с цитрусовыми, за что башлял по двадцатке в день. Домой приходил потным и счастливым. Приносил полные сумки продуктов. Произвел замеры лестницы, чтобы установить перила.