— Наташа принята на казенный счет в Патриотический приют! — радостно сообщил Петр Васильевич.
— Наконец-то! Слава тебе Господи! — Марья Ивановна перекрестилась.
— Наташа, виновница сего торжества, иди-ка сюда! — весело позвал дядя.
Покраснев, девочка вышла из-за дивана и смущенно приблизилась к своим родственникам.
— Понимаешь ты, цыпленок, тебя в приют, в ученье возьмут! Это очень хорошее дело! — Петр Васильевич погладил девочку по стриженой головке.
Наташа молчала.
— Ты рада?
— Рада, — тихо отвечала Наташа, не вполне понимая, чего от нее хотят.
— Вот тебе и благодарность от твоих милых родственничков, — кольнула мужа Марья Ивановна.
— Там уж, душа моя, шалить нельзя. О-о! Там строго. Не то, что дома…
Петр Васильевич пришел в отличное расположение духа и весело расхаживал по комнате.
— Еще не раз вспомнит и тетку, и дядю. Только там нас и оценит, — укоризненно вставила Липа.
— Нет, милочка, не жди. В наш век благодеяний не ценят, — качая головой, вторила ей мать.
— А что, Петр Васильевич, больше для Натальи нам не придется тратиться? Отправка ничего не будет стоить? — тревожно спросила Марья Ивановна.
— Конечно, нет. Там ей все казна даст. Прекрасные учреждения эти приюты — вырастят детей, выучат, людьми сделают.
— Слышь, Наталья? Весь век ты должна за дядю Бога молить, всю жизнь должна ему ручки целовать!..
Недоумевающая Наташа стояла молча, опустив худенькие руки и склонив набок голову, и грустно смотрела то на дядю, то на тетку.
— Сегодня понедельник, а в среду мы ее и отправим, — решила Марья Ивановна.
Наташа отошла в сторону и села на стул. Ей хотелось бы, чтобы в кухне был дядя Коля: она бросилась бы к нему и все рассказала бы, поделилась новостью. Он понял бы ее, сказал бы «Наташечка!» и еще что-нибудь ласковое. А теперь и не узнает он ничего в своем монастыре, и не увидятся они больше…
Наташа опечалилась.
— Наталья, иди пить чай. Садись тут, у стола, — смилостивилась тетка.
— Попей дома напоследок чайку хорошенького. В приюте уж, небось, так баловать не станут, — весело говорил Петр Васильевич и хлопал Наташу по спине. Она видела, что ее родные были очень довольны предстоящим расставанием.
Накануне отъезда Наташи в приют Петр Васильевич, вернувшись со службы, с улыбкой отдал девочке небольшой сверток.
— Это тебе посылка, — сказал он.
— Что за посылка такая? — ревниво спросила Марья Ивановна, взяв сверток из рук Наташи.
— Это ей Коля прислал. Он что-то там набрал.
Марья Ивановна презрительно усмехнулась и, не развертывая, отдала посылку племяннице.
— Какие нежности! Откуда он все это взял? Еще стащил, пожалуй!..
— Мой брат никогда не был вором, — запальчиво возразил Петр Васильевич. — Очень нехорошо, Машенька, что ты так сказала. Наша семья честная.
Наташа слушала, прижав к себе сверток и затаив дыхание.
— Наташа, Коля велел сказать, что придет к тебе в приют и принесет гостинцев, — сказал Петр Васильевич.
— Он скоро придет? — торопливо спросила девочка. Она оживилась, ее большие глаза заблестели радостью.
— Вот уж это совершенно лишнее! Впрочем, туда такого оборванца и не пустят, — фыркнула тетка.
— Коля теперь в монастыре живет. Работает. Слава Богу, не пьет, им все довольны, — внушительно возразил ей муж.
— Чудеса! Надолго ли? — сказала Марья Ивановна, пожав плечами.
Липа хихикнула.
— Чему ты смеешься? — строго спросил ее отец.
— Ах, папа, право, и смешно, и досадно… Очень не идут эти чувствительные сцены к дядюшке-флейтисту. Представляется он, больше ничего.
— Тебе смешно то, чего ты не можешь понять. Подвига ты не можешь понять! Подвига! — с горечью произнес Петр Васильевич, уходя в свою комнату. «Эх, судьба, забила ты нас!» — послышался оттуда его обычный тяжелый вздох.
Наташа развернула сверток и замерла от восхищения. Ведь никто никогда не думал о ней, не вспоминал, не баловал. А ребенок так нуждается в ласке и внимании…
— Тетенька, Липочка, смотрите, смотрите, что у меня! Какие вещи! Это все мое! — девочка не смогла удержать своего восторга. Она перебирала коробочки, очевидно, специально сделанные для нее заботливыми руками, бумагу, перья, карандаш, игольник, пакетик леденцов, маленькую фарфоровую куколку и десятикопеечную монету.
— Убери ты всю эту дребедень! Ну зачем ты повезешь в приют такой хлам? Твой дядюшка-монах ничего не смыслит, — заворчала тетка.
Лицо Наташи опечалилось, она поспешно юркнула за диван и стала складывать свои драгоценности, со страхом посматривая на тетку.
— Липочка, хотите леденцов? — заискивающим голосом спросила девочка.
— Что с тобой? Твой почтенный дядюшка-флейтист в грязных руках держал, а я, воображаешь, стану есть?
— Так ведь леденчики в пакетике…
— Отстань, Наталья, — ответила Липа и подошла к зеркалу.
В среду утром Наташу повели в приют. Без ласкового напутствия ушла девочка из дома; в руках она держала только присланный дядей сверточек. Выходя из квартиры, Наташа невольно бросила прощальный взгляд на кухню, где она провела лучшие часы за свою маленькую жизнь, узнала добрые чувства и сердечную ласку.