Шли, шли они, и стал примечать Прошка, что буря начала затихать и какой-то свет засквозил между деревьев.
Чем дальше идут они, тем ярче становится этот свет. И не может Прошка разобрать, что это. Месяц ли сияет или солнышко проглянуло?
И пришли они, наконец, на место красоты неописанной. Все деревья и кусты сияют и благоухают. Цветы кругом такие яркие да нарядные, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Раскрыл рот Прошка, стоит и любуется, глядит — не налюбуется.
— Что, — говорит Прошка, — так бы всё и глядел. Никуда бы отсюда не ушёл.
— Вот, милый человек, — говорит дядя Бодряй, — коли не побоишься да потрудишься, то и до места доброго дойдёшь.
И спрашивает Прошка дядю Бодряя:
— Где же это такое хорошее место находится?
— Там, — говорит дядя Бодряй, — где всё хорошо и нет земной скверны. От деревни Пустышки это место отстоит на многие, многие тыщи вёрст. Кто зол, тот ни в жизнь до этого места не дойдёт, а кто добр да прост — так того сам Бог донесёт.
— Как же это так? — спрашивает Прошка. Но только что успел это выговорить, как глядь-поглядь… нет хорошего места… сгинуло и пропало.
И сам Прошка лежит на земле, в Памаевских лугах. И как он попал в эти луга? — не может он этого понять… Вздремнул, должно быть, а когда вздремнул — ничего не знает, и не помнит, и не понимает.
VI
И не мог Прошка помириться с тем, что он во сне только видел «хорошее место». Ходит он, бродит по Кузьминскому лесу и всё думает да гадает: «Во сне или наяву видел он «хорошее место». И всё ему чудятся слова дяди Бодряя: «Кто добр да прост, того сам Бог до этого места донесёт».
А как же это узнать: добр он или нет? И не просто добр, а добр и прост.
Один раз, дело было к вечеру, зашёл он далеко в Кузьминский лес и вдруг видит сквозь ветви: сидит дядя Бодряй на большом камне, а подле него на задних лапах сидит огромный медведь.
Струсил Прошка и к месту прирос. Стоит и глядит, рот разинув, а дядя Бодряй говорит ему:
— Ничего, милый человек, подойди, не бойся. Это мой старый приятель, Михаил Иваныч. Он не тронет. Подойди, милый человек.
Приободрился Прошка, подошёл. Смотрит, у ног дяди Бодряя лиса сидит, такая пушистая, огнистая, а тут же, в траве, возится махонький зайчик.
Чудно показалось Прошке. «Как это лиса не задавит зайчика и как медведь не тронет лисы?» А дядя Бодряй говорит:
— Они не грызутся. Мирно живут. Так-то, милый человек. Бог велел всем быть добрыми, а пуще всех людям заповедал: пребывать в благе и любви. Коли человек добр, ибо добро исходит от Бога и от него входит в душу человека, а от человека идёт во всякого зверя, и в травы, и в камни, по всему Божьему миру.
Ничего не сказал Прошка, а только посмотрел на Бодряя, а дядя Бодряй, такой румяный да ласковый, сидит, улыбается. И нагнулся он и подставил руки зайчику; а зайчик прямо прыг к нему на руки, и посадил его дядя Бодряй к себе на колени, а зайчик весь дрожит, трясётся.
— Вот, — говорит дядя Бодряй, — вишь робкая, заячья душа. Всего его лихоманка треплет. Ну! Небось, небось! Труска ты, добрая, да тихая. — И погладил его дядя Бодряй и подставил свою руку зайчику, а зайчик начал лизать эту руку. — Вот, — говорит дядя Бодряй, — попробуй, как у него сердце стучит. Испугался косой: струсил, что твой Прошка.
И Прошка погладил легонько зайчика, а зайчик уши пригнул и покосился на него.
— Так-то, милый человек, — сказал дядя Бодряй. — Живи в благе, и благо будет исходить от тебя в Божий мир.
И, сказав это, дядя Бодряй встал и пошёл. И за ним следом пошёл медведь, переваливаясь из стороны в сторону, а за ним шмыгнула лиса и зайчик ускакал скорёхонько. Вытаращил глаза Прошка и долго смотрел в ту сторону, куда ушёл дядя Бодряй, а за ним вся его компания.
VII
И стал Прошка рассказывать всем, что он видел. И никто ему не верил, а все хохотали и потешались над ним.
— Это он у дяди Бодряя сказкам выучился, — говорили мужички.
— А ты ври, дурень, да знай меру! Чего зря врёшь? — корил его Парамоныч, умный, разумный, старый старик. — Разве можно поверить, чтобы человек, да со зверем дружбу водил или чтобы лиса с зайцем рядом сидела, да не утерпела и его бы не съела. Это одни басни, да россказни!..
И вот все смеялись, потешались над дурнем малоумным Прошкой и все думали:
— А вот! Погоди! Дядя Бодряй сам придёт. Мы его доподлинно допросим.
А дядя Бодряй сгинул да пропал. Лето уже к осени подошло, а дяди Бодряя нет как нет. И вдруг вместо дяди Бодряя пришла гостья, непрошеная и негаданная, лихая немочь. И стал народ помирать. Повалились мужики и бабы, как мухи осенью; а пуще всего ребятки махонькие.
Приуныли все люди Божии. Стали креститься, молиться, грехи замаливать. Замолкли песни гудошные. Перестали люди пить зелено вино, так что и дорога к кабаку травой заросла. Все носы повесили. На всех смерть глядит.
И вот, как раз среди этого печального жития, объявился дядя Бодряй.
— Что, — говорит, — братцы, носы повесили. Аль Бога забыли, аль Он вас забыл?..
И все подбодрились, храбрости набрались.