В ту же секунду казавшийся непроглядным мрак снова забурлил, пошёл волнами, подобно жидкости. Писатель насторожился — драться с кем — то на скользкой лестнице из плоти куда сложнее, чем в относительно просторном коридоре. Тем не менее, никто не выскочил из сгустившейся тьмы — наоборот, она будто кристаллизировалась, принимая твёрдую форму, меняя свою текстуру на глазах. Этот твердеющий бульон встал стеной прямо перед носом Кевина, постепенно превращаясь в конец прохода — глухой тупик из хаотично перемешанных плоти, железа и камней. Выглядело это нечто как наспех организованный завал из всего, что было под рукой. Жалкое зрелище.
— Что, не смог придумать ничего лучше? — недовольно цыкнув, писатель развернулся, собираясь подниматься обратно.
Но глаза резко встретились взглядом с другим — огромным окуляром, занимавшим собой весь проход. Кевин успел заметить лишь отражение собственного, перепуганного лица, прежде чем великанский глаз, издав громкий хруст, лопнул, подобно наполненному кровью воздушному шарику. Густая жижа вперемешку с ошмётками плоти волной хлынула на писателя, чуть не сбив того с ног. Кевин едва успел закрыть глаза, чтобы его не ослепило — как почувствовал на себе чьё — то горячее, частое дыхание. Даже молниеносных, усиленных системой рефлексов не хватило, чтобы отпрыгнуть назад — писатель ощутил, как его тело обвило что — то упругое и скользкое, стало тяжело дышать, а затем его дёрнуло куда — то в сторону. Мгновение — и тело с разгона входит в вязкую жидкость, что настойчиво забивалась в рот и нос.
Система начала навязчиво тараторить мыслями о незначительной потере здоровья — он что, плавает в кислоте!? Кевин попытался дёрнуться — бесполезно, жижа стойко удерживает его, даже шевелить рукой было невероятно сложно. Тут писатель почувствовал, как стенки… Чего — то, начали сдавливать его со всех сторон. Будто «мешок», в котором он оказался, стремительно сжимался. Воздух заканчивался — растерявшись, Кевин даже не успел наполнить лёгкие. Да никто бы в такой ситуации не успел! Паршиво.
«Ладно, удивил» — мысленно признался писатель. Как ни странно, несмотря на происходящее, он сохранял холодную голову и здравомыслие.
Его засунули в какой — то сосуд с кислотой. Стенки мягкие — если бы движения не сковывались, уже б их порвал. Вывод? Нужно что — то большое и острое. К счастью, в мире кошмаров таких вещей в излишке.
Благо, ручку Кевин не потерял — хватка его была крепка. Простейшее движение далось с огромным трудом, тем более что разлом пришлось открывать вслепую, но уже через секунду в наш мир прорвалась ржавая, архаичная конструкция из заострённых металлических балок, отдалённо напоминающая шипованную клетку. Писатель не видел этого, но чувствовал, как рвутся мягкие стенки его тюрьмы. Странная связь между ним и призываемыми им сущностями — даже если последние и не были чем — то живым.
Пленившая Кевина жидкость пошла вибрациями, а в забитые слипшимися волосами уши начал пробиваться громкий утробный вопль, заглушаемый самой жижей. Затем тело писателя вновь швырнуло куда — то в сторону — едва сдержав рефлекторный вдох, он, крутанувшись несколько раз вокруг своей оси, ощутил удар о прочный, явно не мясной пол. Твёрдая почва придала уверенности, и в ту же секунду Кевин вскочил на ноги так быстро, как позволяли ему липкие оковы. Кое — как смахнув с лица омерзительную субстанцию, писатель жадно вдохнул полные лёгкие зловонного воздуха, после чего зашёлся коротким кашлем — смрад стоял непередаваемый.
— Твою… Мать, — отплевавшись, Кевин открыл глаза.
Каково же было его удивление, когда освещение без источника будто перестало существовать. Он стоял в кромешной тьме, не видя ровным счётом ничего. Твёрдая… Земля? Нет, пол, ходил ходуном, заставляя писателя постоянно балансировать, чтобы не свалиться в мерзкую лужу. Громкий крик боли не утихал, но затем внезапно утонул в страшном грохоте — конструкция, призванная писателем, наконец достигла твёрдой поверхности. Кевин тотчас отпрыгнул в сторону — сработали усиленные рефлексы — и сразу опёрся локтем о стену — тоже не мягкую, холодную.
Кажется, игры кончились — это осознание неожиданно стрельнуло в голове писателя. Он едва не погиб, аномалии надоели его выходки… Но почему же тогда Кевин не ощущает ни страха, ни волнения? Даже для такого, как он, это должны быть естественные эмоции, но… Ничего. Совсем. Даже тот явно навеянный кураж просто вмиг исчез — его место заняла звенящая пустота.
— Так, ладно, — размышления вслух оборвали эту незначительную мыслительную цепочку. Сейчас есть дела поважнее.