Девушки

Тамара впадала в уныние, раздумывая о споем будущем, до того оно казалось ей суровым, лишенным привычных житейских радостей. Только единственное светлое пятно брезжило в этом мраке: диплом техника, спасительный документ, который даст ей несомненное право занимать, скажем, должность мастера! Без диплома нельзя быть ни от чего гарантированной.

Комова недавно, по протекции инженера Белочкина, с большим, правда, нажимом и с оговоркой, что ставят временно, на период отпусков, была назначена мастером на станках, на которых строился поток.

Это было и хорошо и плохо. Хорошо потому, что Тамара невольно становилась участницей большого дела в цехе, вернеё — целого события на заводе. Потоком непосредственно занимался сам директор, партком, и о нем знали в министерстве.

Впереди предстояли интервью с корреспондентами центральной прессы и даже премия, чем черт не шутит! Но что удручало Тамару, так это низкие заработки на потоке. Она крепилась, понимая, что это временно, однако в день зарплаты всегда была не в духе: жалкие гроши какие-то!

— Вот, денежный урон несу, — говорила Тамара где могла, показывая свою расчетную книжку. — Но я не материалистка, я человек идеи, — торжественно заключала она. — Если люди не оценят, то история зачтет мне это, обязательно зачтет!

Так говорила Тамара, а про себя думала, что больше она ни в чем не поступится на потоке, достаточно с неё и этих жертв.

А вот Титову было недостаточно! Тамара знала от верных ей людей, что он не раз требовал у начальника цеха другого мастера: «технически грамотного, а не эту администраторшу». Будто она плохо справлялась со своими обязанностями! И вот он, видимо, задумал выжить её иным путем, предложив работать в ночную смену.

— Недолго, товарищ Комова, мое вам слово. Поток на днях переводим в две смены. Затянули мы с этим решением, с осени до зимы…

— В ночную меня? — сорвалось у Тамары с чувством изумления и обиды.

Ей не терпелось добавить по привычке: «Меня, знатную стахановку, мастера? Да вы что!..»

Но перед нею стоял Иван Титов с бесстрастным, ничего не выражающим лицом, и она удержала гото^ вые сорваться с губ слова.

— Я не могу ночью, — тихо, но внятно сказала Тамара. — Не могу потому, что больна сердцем. Ночная работа мне противопоказана.

На лице Титова мелькнуло что-то похожеё на усмешку, но он тут же проговорил как будто извиняющимся тоном:

— Разговор идет о нескольких ночах, вы понимаете? — и отошел от неё, считая разговор оконченным.

«Ну нет, так ему это не пройдет!.. Тут не обошлось без Варькиных наветов», — сказала себе оскорбленная Тамара, открывая дверь к начальнику цеха.

— Что с вами, товарищ Комова, да вы отдышитесь сначала!

Лобов пододвинул ей кресло.

— Вот видите, сердце… Я не могу в ночную, — пробормотала Тамара, хватаясь рукой за левый бок. — Распорядитесь, Виктор Георгиевич, отменить приказ Титова.

— Да вы не волнуйтесь, Комова. Счет идет буквально по пальцам: пять, шесть, ночей, не болеё. Обстановка потока такова, что нужно! Титов вон редкую ночь спит всю, что ж поделаешь!.. — Лобов развел руками, усаживаясь в свое жесткое кресло и заглядывая в отложенные бумаги.

Тамаре пора было уходить, так ничего и не добившись.

— Хорошо. Пять ночей я могу, если, конечно, раньше не выйду из строя, — согласилась она поднимаясь.

«Дружки все да приятели, — злобно думала Тамара. — Нашла у кого справедливости искать! Эх, люди, люди!..»

Все пять ночей Титов навещал цех, и Тамара приписывала это на свой счет: «Проверяет, не сплю ли. Хочет захватить меня с поличным. Ну уж, дудки!»

На шестую ночь Комова вышла на работу с видом человека, превозмогающего боль. Сердобольные люди тотчас заметили это, а Муся Цветаева, не скупясь, поясняла, как вредно подруге работать в ночь.

— Идите в здравпункт, Тамара Владимировна, берите бюллетень, а мы тут и без вас справимся, — предложили Комовой наладчики.

Тамара вымученно, через силу, улыбалась им с гримасой боли на лице. Она раздумывала, как же поступить: уйти или не уйти? Тамару серьезно останавливало одно соображение: как быть со сдачей станков? Ночь была не простая, а с субботы под воскресенье, когда станки обычно принимает инспектор отдела главного механика. Ну, а за бюллетенем Тамара, ясно, не пойдет: хвала аллаху, она не какая-нибудь рядовая работница, ей обязаны на слово поверить!

Однако зря, зря она тогда уступила гордецу Титову и вышла в ночную смену!..

— К черту! — вслух выругалась Тамара, больше всего злая в эту минуту на себя, на свое трусливое поведение перед инженером.

Она сняла спецовку, вымыла под краном руки и, попрощавшись с одной лишь Мусей, широко раздувая ноздри надменно вздернутого носа, ушла из цеха, забыв в гневе сделать какие-либо распоряжения.

На улице мело, завывал декабрьский ветер, перекатывая снежные наносы по обледенелому асфальту. Стояла ночь над Москвой.