Сэр Лоренс пошел в Кофейню, где швейцар вручил ему телеграмму: «Венчаюсь Джин Тасборо сегодня два часа святом Августине-в-Лугах буду рад видеть тебя и тетю Эм. Хьюберт».
Войдя в зал, сэр Лоренс сказал метрдотелю:
– Баттс, мне надо поглядеть, как будут венчать моего племянника. Подкрепите меня побыстрее.
Вскоре он уже ехал в такси к святому Августину и добрался туда около двух. На ступеньках он встретил Динни.
– Ты сегодня бледная, но интересная, Динни.
– А я всегда бледная, но интересная, дядя Лоренс.
– События, кажется, развиваются довольно быстро.
– Это все Джин. Я чувствую на себе страшную ответственность. Ведь это я ее откопала.
Они вошли в церковь и направились к передним скамьям. В церкви были только генерал, леди Черрел, жена Хилери и Хьюберт, если не считать двух случайных зевак и служителя. Послышались звуки органа. Сэр Лоренс и Динни сели на пустую скамью.
– Я ничуть не жалею, что здесь нет Эм, – шепнул он ей, – у нее глаза на мокром месте. Когда ты будешь выходить замуж, Динни, напечатай на пригласительных билетах: «Просьба не плакать». Что, собственно, вызывает такую сырость на свадьбах? На них рыдают даже судебные исполнители.
– Их умиляет фата, – сказала Динни. – Сегодня никто не будет плакать потому, что невеста без фаты. Смотри! Флер и Майкл.
Сэр Лоренс поглядел на них в монокль.
– Уже восемь лет, как они женаты. В общем, это не такой уж неудачный брак.
– Отнюдь, – шепнула Динни, – Флер на днях сказала, что Майкл – золотой человек.
– Неужели? Это хорошо. Были времена, Динни, когда я чувствовал тревогу.
– Надеюсь, не из-за Майкла?
– Нет, нет; на него можно положиться. Но Флер раза два-три устраивала семейный переполох; впрочем, после смерти отца она ведет себя безупречно. А вот жених и невеста!
Орган заиграл «Гряди, голубица». Алан Тасборо вел Джин под руку к алтарю. Динни залюбовалась его прямым и честным взглядом. Что касается Джин, она была олицетворением яркой красоты и силы. Хьюберт, стоявший, заложив руки за спину, словно по команде «вольно», повернулся навстречу Джин, и Динни увидела, как его худое, угрюмое лицо просветлело, будто его осветило солнце. У нее сжалось горло. Тут она заметила, что Хилери в стихаре неслышно появился на ступенях алтаря.
«Люблю дядю Хилери», – подумала она.
Хилери заговорил.
На этот раз Динни изменила своей привычке не слушать того, что говорят в церкви. Она ждала знакомых слов: «Жена да повинуется…» – но их не было; она ждала обычных намеков на отношения между полами, – они были опущены. Вот Хилери просит дать ему кольцо. Кольцо надето. Вот он начал молиться. Вот он прочел «Отче наш», и они ушли в ризницу. Какая до странности короткая церемония!
Она поднялась с колен.
– Свадьба как нельзя лучше, сказал бы Бобби Феррар, – прошептал сэр Лоренс. – Куда они поедут?
– В театр. Джин хочет остаться в городе. Она сняла дешевую квартиру.
– Затишье перед бурей. Хотел бы я, чтобы эта история с Хьюбертом была уже позади.
Молодая чета вышла из ризницы, и орган заиграл марш Мендельсона. Динни смотрела, как они идут по проходу, и в ней боролись чувства радости и утраты, ревности и удовлетворения. Потом, заметив, что и у Алана такой вид, будто в нем бушуют какие-то чувства, она поспешно направилась к Флер и Майклу, но, увидев возле выхода Адриана, подошла к нему.
– Какие новости, Динни?
– Пока все в порядке. Я сейчас еду прямо туда.
Публика, как известно, любит посочувствовать чужим переживаниям, – снаружи собралась кучка прихожан Хилери; когда Джин и Хьюберт сели в свою двухместную машину и тронулись в путь, их проводили визгливыми напутствиями.
– Поедем со мной, дядя, – сказала Динни.
– А Ферз не сердится, что ты там живешь? – спросил в такси Адриан.
– Он со мной вежлив, но все время молчит и глаз не сводит с Дианы. Мне его ужасно жалко.
Адриан кивнул.
– А как она?
– Держится замечательно, как ни в чем не бывало. Вот только он не хочет выходить из дому; сидит в столовой и что-то высматривает в окно.
– Ему, видно, кажется, что весь мир в заговоре против него. Если только ему не станет хуже, это скоро пройдет.
– А разве ему непременно должно стать хуже? Ведь бывают же случаи полного выздоровления?
Насколько я понимаю, тут на это рассчитывать нечего. Против него наследственность, да и характер.
– Он бы мог мне понравиться – у него такое смелое лицо, – но я боюсь его глаз.
– Ты его видела с детьми?
– Еще нет; но они говорят о нем хорошо и спокойно; видно, он их не напугал.
– В клинике они что-то объясняли мне на своем птичьем языке насчет комплексов, маний, депрессий и раздвоения личности; как я понял, приступы глубокой меланхолии чередуются у него с приступами сильнейшего возбуждения. За последнее время те и другие смягчились до такой степени, что он почти выздоровел. Надо остерегаться рецидивов. В нем всегда жил мятежный дух; во время войны он бунтовал против командования, после войны – против демократии. Теперь, вернувшись, он наверняка затеет что-нибудь еще. А как только это случится, он сразу же свихнется опять. Если в доме есть оружие, Динни, его надо спрятать.
– Я скажу Диане.
Такси свернуло на Кингс-Род.