Девушка ждёт

– Хотите, заглянем в Уголок поэтов? – спросила Динни.

– А это еще что?

– Там хоронят великих писателей.

– За то, что они писали стишки? – спросила девушка. – Смешно, да?

Динни ничего не ответила. Она-то знала некоторые из этих стишков! Осмотрев несколько изваяний и прочитав имена, которые и Динни-то не слишком интересовали, а Миллисент и подавно, девушки медленно направились по приделу туда, где между двумя красными венками лежит черно-золотая плита Неизвестного солдата.

– Интересно, знает ли он, – сказала девушка, – я-то думаю, ему все равно; раз даже имя его никто не слышал, какой ему от всего этого прок?

– Ему – никакого. А вот нам есть прок, – сказала Динни; она испытывала волнение, которым весь мир платит дань Неизвестному солдату.

Когда они снова очутились на улице, Миллисент вдруг спросила:

– А вы верите в бога, мисс?

– В какой-то мере, – неуверенно ответила Динни.

– Меня этому никогда не учили: отец и мать любили мистера Черрела, но думали, что он ошибается; понимаете, отец у меня был социалист и всегда говорил, что религия – часть капиталистического строя. Вообще наш брат в церковь не ходит. Во-первых, и времени нет. А потом в церкви сиди тихо, как истукан. Я вот, например, не люблю сидеть на одном месте. И если бог есть, почему это обязательно «он»? У меня вся душа возмущается. Вот и с девушками обращаются так потому, что бог – это «он». С тех пор как меня судили, я много об этом думала. Да и много ли «он» сотворит, если тут не будет «ее», – держи карман шире!

Динни в изумлении уставилась на девушку.

– Жаль, что вы не сказали этого дяде. Интересная мысль.

– Говорят, женщины и мужчины теперь равны, – продолжала Миллисент, – но это вранье. У меня на работе все девушки боялись хозяина, как огня. Где деньги, там и сила. И чиновники, и судьи, и священники – все они мужчины, да и генералы тоже. Сила у них, а без нас все равно ничего поделать не могут. Эх, будь я одна женщина на свете, я бы им показала!

Динни молчала. Конечно, девушка ожесточена, жизнь у нее нелегкая, но в ее словах есть правда. Создатель должен быть двуполым, иначе процесс сотворения мира прекратился бы в самом начале. Тут заложена основа равноправия полов, как это ей прежде в голову не приходило! Если бы Миллисент принадлежала к ее кругу, Динни поделилась бы с ней своими мыслями, но она не могла быть с ней откровенной; в душе ругая себя за спесь, она сказала с привычной иронией:

– Ну, вы прямо бунтарь!

– Да уж тут забунтуешь, – возразила девушка.

– Вот мы и пришли к миссис Монт. У меня есть еще дела, я с вами расстанусь. Надеюсь, мы еще увидимся.

Динни протянула руку, Миллисент ее пожала.

– Хорошо мне было с вами, – сказала она от души.

– Мне тоже. Желаю удачи!

Динни оставила девушку в холле, а сама отправилась на Окли-стрит; ей было не по себе, как всякому человеку, который остановился на полпути. Она прикоснулась к неведомому и отступила. Ее мысли и чувства напоминали ей веселое чириканье весенних птиц, которые еще не сложили своих песен. Эта девушка пробудила в ней какое-то новое для нее желание схватиться с жизнью врукопашную, но ни намеком не подсказала, как это сделать. Эх, если бы она могла влюбиться! Приятно знать, чего хочешь, как это знали с первого взгляда Джин и Хьюберт, как это знали, по их словам, Халлорсен и Алан Тасборо. А ее существование скорее похоже на театр теней, чем на действительность. Недовольная собой, она облокотилась на парапет над Темзой, следя за поднимающимся приливом. Верит ли она в бога? В каком-то смысле – да. Но в каком? Ей припомнилась фраза из дневника Хьюберта: «Всякий, кто верит, что попадет на небо, находится в куда более счастливом положении, чем я. Ведь ему сулят посмертную пенсию». Разве религия – это вера в загробное вознаграждение? Если так – какая пошлость! Надо верить в добро ради самого добра, потому что добро прекрасно, как цветок, как звездная ночь, как музыка. Дядя Хилери делает свое трудное дело, ибо просто не может иначе. А он верит в бога? Надо его спросить. У самого ее уха раздался голос:

– Динни!

Динни вздрогнула и обернулась, – перед ней, широко улыбаясь, стоял Алан Тасборо.

– Я был на Окли-стрит, справлялся о вас и о Джин; там мне сказали, что вы остановились у Монтов. Я пошел было туда и вдруг встречаю вас. Вот повезло!

– А я раздумываю, верю ли я в бога.

– Как странно! Я тоже!

– Что – тоже? Верю ли я или верите ли вы?

– По правде говоря, вы и я для меня – одно и то же.

– Вот как? Так как же мы, верим или нет?

– С грехом пополам.

– А вы слышали, что случилось на Окли-стрит?

– Нет.

– Капитан Ферз вернулся.

– Ах ты черт!

– Вот именно. Вы видели Диану?

– Нет; только горничную, – она была какая-то растерянная. А тот, бедняга, все еще не в своем уме?

– Ему лучше, но это так ужасно для Дианы.

– Надо бы ее оттуда убрать.

– Я перееду к ней, если она согласится, – сказала вдруг Динни.

– Ну, мне это совсем не нравится.

– Да уж чего хорошего, но я все-таки перееду.

– Почему? Она вам не такой уж близкий человек.

– Мне надоело бить баклуши.

Молодой Тасборо изумленно раскрыл глаза.

– Не понимаю.