Девушка ждёт

Не успела она улыбнуться и ответить «нет», как полицейский взмахнул крагами, и она опять перешла на другую сторону. Дойдя до Гауэр-стрит, она быстро пошла по безлюдной улице. «Еще одну реку, еще одну реку нужно переплыть», – и вот она в Лугах, в этой паутине убогих переулков, сточных канав и безрадостного детства. На сей раз в доме священника Динни застала и дядю и тетю – они собирались обедать. Динни подсела к ним. Им она могла сказать о предстоящей «операции». Они постоянно жили в атмосфере всевозможных «операций».

Хилери рассказал:

– Старый Тасборо и я уломали Бентуорта поговорить с министром внутренних дел, вчера вечером я получил от Помещика записку: «Уолтер сказал, что рассмотрит дело строго по существу, невзирая на общественное положение вашего племянника». Общественное положение! Ну и ну! Я всегда говорил, что этот тип – не бог весть какая находка для нашей партии!

– Ах, если бы он действительно рассмотрел дело по существу! – воскликнула Динни. – Тогда бы за Хьюберта нечего было бояться. Как я ненавижу это угодничество перед простонародьем! Какому-нибудь извозчику он бы скорее поверил на слово.

– Это естественная реакция на прежние порядки, Динни, и, как всякая реакция, она заходит слишком далеко. Когда я был мальчишкой, привилегии еще действительно существовали. Теперь все пошло наоборот: положение в обществ только вредит вам в глазах закона. Труднее всего плыть против течения: ты и хочешь быть справедливым, да не можешь.

– Знаешь, о чем я думала по дороге сюда? Зачем только и ты, и Хьюберт, и папа, и дядя Адриан, и сотни других трудятся не за страх, а за совесть, – я хочу сказать, не только ради хлеба насущного?

– Спроси тетю, – ответил Хилери.

– Тетя Мэй, – зачем?

– Не знаю, Динни. Меня воспитывали в убеждении, что так надо, вот я и продолжаю в это верить. Была бы ты замужем и имела детей, ты бы, наверно, об этом не спрашивала.

– Так я и знала, что тетя Мэй увильнет от ответа. А ты, дядя?

– Что ж, Динни, я тоже не знаю. Мы и правда делаем то, к чему приучены; вот и все.

– В своем дневнике Хьюберт пишет, что забота о других – это в сущности забота о себе самом. Это верно?

– Очень уж прямолинейно сказано. Я бы предпочел выразить это так: все мы зависим друг от друга, и, если хочешь позаботиться о себе, приходится ничуть не меньше заботиться о других.

– А стоим ли мы того, чтобы о себе заботиться?

– Ты хочешь сказать: стоит ли чего-нибудь наша жизнь?

– Да.

– Люди живут на земле уже пятьсот тысяч лет (Адриан уверяет, что даже миллион), а их сейчас больше, чем Когда бы то ни было. Видишь! Разве человеческая жизнь – а она ведь такая хрупкая – сохранилась бы вопреки всем нашим бедам и тяготам, если бы жить на свете не стоило?

– Наверно, нет, – задумчиво произнесла Динни. – Кажется, в Лондоне перестаешь понимать истинную цену вещей.

Тут вошла горничная.

– Сэр, вас хочет видеть мистер Камерон.

– Пусть войдет. Он поможет тебе познать цену вещей, Динни. Это ходячий пример неистребимой любви к жизни: болел всеми болезнями на свете, включая черную лихорадку, прошел через три войны, пережил два землетрясения, работал кем только хочешь во всех уголках земного шара, а сейчас – безработный и вдобавок страдает пороком сердца.

Вошел Камерон – невысокий, худощавый человек лет пятидесяти, с ясными серыми глазами, крючковатым носом и темными седеющими волосами. Одна рука была у него на перевязи, точно он вывихнул большой палец.

– Здравствуйте, Камерон, – сказал, вставая, Хилери. – Снова попали в переделку?

– Эх, если бы вы только видели, как эти мерзавцы в моем районе обращаются с лошадьми! Вот и дошло вчера до драки. Хлестать безответную скотину, да еще и нагруженную сверх всякой меры, – тут уж я не стерпел.

– Надеюсь, вы ему как следует влепили!

У Камерона глаза заблестели от удовольствия.

– Да, раскровянил ему нос и вывихнул себе палец. Но я зашел к вам, сэр, сказать, что приходский совет нашел мне работу. Не бог весть какую, но я прокормлюсь.

– Отлично! А теперь извините меня, Камерон, но миссис Черрел и я спешим на собрание. Садитесь, выпейте чашку кофе и поболтайте с моей племянницей. Расскажите ей о Бразилии.

Камерон посмотрел на Динни. Улыбка у него была обаятельная.