— Нет, — испугалась Вася. — Нет. Не смотри на меня так. Это твое приданое, как и малышек. Береги, вдруг понадобится. Купишь хорошую ткань или корову.
Катя долго молчала. Когда Вася развернулась и подтолкнула Соловья догонять остальных, Катя заговорила тихо в ее ухо:
— Я сберегу это, Василиса Петровна, — сказала Катя. — И секрет сберегу. И я буду любить тебя вечно.
Вася сжала руку девочки.
Они выехали из — за деревьев, деревня девочек раскинулась перед ними, крыши сияли в свете зимнего солнца. Люди уже убирали худшие развалины. Дым поднимался из целых труб, черный вид разрухи пропал.
Одна голова в платке поднялась на звук копыт. Другая, третья. Крики пронзили утро, и руки Кати напряглись. А потом кто — то крикнул:
— Эй, тихо… Посмотрите на коней. Это не бандиты.
Люди выбежали из домов, суетясь и пялясь.
— Вася! — крикнул Дмитрий. — Езжай рядом со мной, мальчик.
Вася держала Соловья в конце отряда, но теперь улыбалась.
— Держись, — сказала она Кате. Сжав младших крепче, она погнала Соловья. И конь радостно понесся галопом.
Остаток пути до деревни Кати Василиса Петровна и великий князь Москвы мчались галопом бок о бок. Крики становились все громче, пока всадники приближались, а потом женщина, одиноко стоящая в стороне, крикнула:
— Аннушка! — кони перепрыгнули не до конца убранные обломки забора, и их окружили.
Соловей замер, двух младших передали в руки рыдающих женщин.
Всадников благодарили, слышались крики и молитвы, вопли:
— Дмитрий Иванович! — и — Александр Пересвет!
— Василий Храбрый, — сказала Катя жителям деревни. — Он спас всех нас.
Жители завопили громче. Вася нахмурилась, а Катя улыбнулась. А потом девочка застыла. Одна женщина не вышла к толпе. Она стояла одна, едва заметная в тени избы.
— Мама, — выдохнула Катя, и ее голос послал заряд боли по Васе. Катя сползла с бока Соловья и побежала.
Женщина раскрыла объятия и поймала в них дочь. Вася не смотрела. Было больно. Она посмотрела на дверь избы. На пороге стоял маленький крепкий домовой, с янтарными глазами, пальцами — прутиками и улыбкой на лице, покрытом сажей.
Она увидела его лишь на миг. Потом толпа приблизилась, и домовой пропал. Но Вася думала, что увидела ручку, поднятую в приветствии.
14
Город между рек
— Что ж, — радостно сказал Дмитрий, когда лес скрыл деревню Кати, и они поехали по ровному снегу. — Ты сыграл героя, Вася, все хорошо. Но хватит играть, нам нужно спешить, — пауза. — Думаю, твой конь со мной согласен.
Соловей брыкался, радуясь солнцу после недели снега, радуясь, что с него сняли вес троих человек.
— Согласен, — выдохнула Вася. — Бешеный, — добавила она коню недовольно. — Ты можешь хоть пытаться идти?
Соловей соизволил послушаться и теперь подпрыгивал и вскидывал ноги, пока Вася не склонилась, чтобы заглянуть хмуро в не кающийся глаз.
— Что же такое, — сказала она, Дмитрий смеялся.
Они ехали дотемна в тот день, двигаясь все быстрее с течением недели. Мужчины ели хлеб в темноте, выезжали с первыми лучами, пока тени еще окутывали деревья. Они следовали путями лесорубов, срезали, где можно было. Снег был со льдом сверху, глубокий снизу, и идти было сложно. После недели только Соловей из всех лошадей был бодрым и довольным.
Последней ночью перед Москвой темнота настигла их в роще на берегу Москвы — реки. Дмитрий остановил их, посмотрел на широкую реку. Луна почти не светила, тучи закрывали звезды.
— Лучше заночуем здесь, — сказал князь. — Завтра будет легко, к середине утра будем дома, — он слез с коня, бодрый, хоть и похудевший за долгие дни. — Сегодня выпьем больше медовухи, — добавил он, повышая голос. — И, может, наш воин — монах поймает нам зайцев.
Вася спешилась с остальными и убрала лед с морды Соловья.
— Завтра Москва, — шептала она ему, сердце колотилось, руки замерзли. — Завтра!
Соловей без тревоги выгнул шею и ткнул ее носом.
«У тебя есть хлеб, Вася?».
Она вздохнула, сняла с него седло, потерла его, скормила корочку и оставила искать траву под снегом. Нужно было наломать хвороста, убрать снег, развести костер, вырыть яму для ночлега. Мужчины теперь звали ее Васей, дразнили, пока работали. Она, к ее удивлению, не расстраивалась из — за их грубого юмора.
Они смеялись, когда Саша вернулся. Три мертвых зайца висело в его руке, за плечом виднелся лук. Мужчины обрадовали, поблагодарили его и поставили мясо тушиться. Огни костров бодро трепетали, мужчины передавали фляги медовухи и ждали ужин.
Саша пошел к Васе, роющей себе ямку для сна.
— Все хорошо? — спросил он чуть скованно. Он так и не понял, каким тоном говорить с братом, который был сестрой.
Вася хитро улыбнулась ему. Его решительные старания уберечь ее в пути спасали от одиночества.
— Я хотела бы поспать на печи и съесть похлебку, которую готовил кто — то другой, — сказала она. — Но я в порядке, брат.
— Хорошо, — сказал Саша. Его строгость ударяла после шуток мужчин. Он протянул ей чуть запятнанный сверток. Она развернула его и увидела сырые печенки трех зайцев, темные от крови.