Девушка в башне (ЛП)

Она вздохнула, сняла с него седло, потерла его, скормила корочку и оставила искать

траву под снегом. Нужно было наломать хвороста, убрать снег, развести костер, вырыть

яму для ночлега. Мужчины теперь звали ее Васей, дразнили, пока работали. Она, к ее

удивлению, не расстраивалась из–за их грубого юмора.

Они смеялись, когда Саша вернулся. Три мертвых зайца висело в его руке, за плечом

виднелся лук. Мужчины обрадовали, поблагодарили его и поставили мясо тушиться. Огни

костров бодро трепетали, мужчины передавали фляги медовухи и ждали ужин.

Саша пошел к Васе, роющей себе ямку для сна.

– Все хорошо? – спросил он чуть скованно. Он так и не понял, каким тоном говорить

с братом, который был сестрой.

Вася хитро улыбнулась ему. Его решительные старания уберечь ее в пути спасали от

одиночества.

– Я хотела бы поспать на печи и съесть похлебку, которую готовил кто–то другой, –

сказала она. – Но я в порядке, брат.

– Хорошо, – сказал Саша. Его строгость ударяла после шуток мужчин. Он протянул

ей чуть запятнанный сверток. Она развернула его и увидела сырые печенки трех зайцев,

темные от крови.

– Боже, – выпалила Вася и впилась в первую. Солено–металлический сладкий вкус

жизни взорвался на языке. Соловей возмутился за ней, ему не нравился запах крови. Вася

не слушала его.

Ее брат ушел раньше, чем она закончила. Вася провожала его взглядом, облизывая

пальцы, не зная, как прогнать тревогу с его лица.

Она закончила копать, устроилась на бревне у костра. Подперев кулаком подбородок,

она смотрела, как Саша благословляет людей и еду, пьет медовуху, непроницаемый, с

другой стороны костра. Саша молчал после благословений. Даже Дмитрий стал отмечать,

какой тихий брат Александр после Лавры.

«Он переживает, конечно, – подумала Вася, – потому что я одета как мальчик,

билась с бандитами, а он врал великому князю. Но выбора нет, брат…».

– Герой твой брат, – сказал Касьян, прерывая ее мысли. Он сел рядом с ней и

протянул свою флягу медовухи.

– Да, – резко ответила Вася. – Он такой, – было что–то почти несмешливое в голосе

Касьяна. Она не приняла его фляги.

Касьян взял ее руку в варежке и прижал флягу к ней.

– Пей, – сказал он. – Я не хотел обидеть.

Вася замешкалась и выпила. Она все еще не привыкла к этому мужчине, к его

загадочному взгляду и резкому смеху. Его лицо чуть побледнело за неделю пути, но это

сделало его краски ярче. Она порой ловила его взгляд, подавляла румянец, хоть была и не

из мягких девушек.

«Как бы он отреагировал, – порой думала она, – узнав, что я девушка? Не думай о

таком. Он не узнает».

Тишина между ними затянулась, но он не уходил. И Вася спросила:

– Вы бывали в Москве раньше, Касьян Лютович?

Его губы дрогнули.

– Я прибыл в Москву в начале года, чтобы позвать великого князя на дело. А до

этого? Однажды. Давно, – его голос стал сухим. – Наверное, каждый глупый юнец ищет

желание сердца в городах. Я не возвращался до этой зимы.

– И чего хотело ваше сердце, Касьян Лютович? – спросила Вася.

Он насмешливо посмотрел на нее.

– Ты стал моей бабушкой? Ты еще мал, Василий Петрович. Что думаешь? Я любил

женщину.

Саша повернул голову на другой стороне костра.

Дмитрий шутил и смотрел на похлебку, как кот на мышиную нору (их порции не

унимали его аппетит), но он услышал и спросил:

– Да, Касьян Лютович? – заинтересованно спросил он. – Женщину из Москвы?

– Нет, – Касьян говорил теперь всем слушающим. Его голос был мягким. – Она была

издалека. Она была очень красивой.

Вася прикусила губу. Касьян обычно был скрытным. Он молчал чаще, чем говорил,

кроме случаев, когда он ехал рядом с Дмитрием, и они передавали флягу друг другу. Но

теперь все слушали.

– Что с ней случилось? – спросил Дмитрий. – Расскажи.

– Я любил ее, – осторожно сказал Касьян. – Она любила меня. Но пропала в день,

когда я хотел забрать ее в Башню Костей, чтобы она стала моей. Больше я ее не видел, –

пауза. – Она теперь мертва, – он резко добавил. – И все. Дай мне похлебки, Василий

Петрович, пока эти обжоры все не съели.

Вася встала, чтобы сделать это. Но она не понимала выражение лица Касьяна.

Ностальгия и нежность, когда он говорил о мертвой возлюбленной, но – на миг и в конце

– там мелькнул такой гнев, что ее кровь остыла. Она пошла есть с Соловьем, решив

больше не думать о Касьяне Лютовиче.

* * *

Зима все еще была тяжелой, полной черных морозов и мертвых нищих, но старый

жесткий снег стало видно в день, когда Дмитрий Иванович приехал в Москву со своими

двоюродными братьями: монахом Александром Пересветом и мальчиком Василием

Петровичем. С ним был и Касьян с приспешниками, который, по просьбе Дмитрия, не

уехал домой.

– Поехали в Москву, будешь моим гостем на Масленицу, – сказал Дмитрий. – В

Москве девицы краше, чем в твоей башне из костей.

– Не сомневаюсь, – выдавил Касьян. – Хотя, думаю, вы хотите договориться об

оброке, государь.

Дмитрий оскалился.

– И это, – сказал он. – Я ошибаюсь?

Касьян лишь рассмеялся.