Увидав Кулакова, Чичкун кивнул: иду-иду – и, с сожалением оглядываясь на пятнистое доминошное животное, распятое на журнальном столике, пошел выводить «газель».
Скоро Кулаков, который нес штатив, и Брагинец, тащивший камеру, которую никому не доверял, шагали по фойе гостиницы.
Пресс-конференция уже началась, народу у столов, составленных прямоугольником во всю длину зала, с рядами изогнутых микрофонов-тюльпанов, выросших на синих столешницах, сидело немного: несколько полуголых растрепанных девиц с обожженными плечами положили перед собой широкополые соломенные шляпы и сумки (видать, прибежали прямо с пляжа), гнусавые мальчики в майках с надписью
После пресс-конференции (много слов, мало смысла) Кулакову удалось взять в фойе пару коротеньких интервью; оставив Брагинца в гостинице снимать жанр, он помчался на студию. Откодировав кассеты, Кулаков поднялся в пустую редакцию строчить тексты для дневника – он писал по старинке шариковой ручкой. Стол стоял боком к распахнутому окну, под которым ветвилась магнолия, покрытая молочными бутонами; порой ветерок заносил в комнату обморочный аромат ядовитых цветов. Когда редакторш не было, Кулаков не включал кондиционер – тот высасывал кислород в комнате и морозил воздух так, точно готовил его для сохранности покойников.
В углу стоял громоздкий металлический сейф с пятнистыми, точно армейская форма, боками: пару лет назад в бухгалтерии меняли мебель, и прежний главный бухгалтер велел выставить непрезентабельный ящик в коридор; Кулаков бросился к завхозу, царственной Тамаре Ивановне Рушак, – в то время не только он, но и все на студии думали, что его назначат главным редактором художки, поэтому надменная завхоз позволила взять сейф; теперь девчонки посмеивались над тем, что он хранит в сейфе съемочные да эфирные кассеты и никому не дает ключ; но там лежали не только кассеты…
В просторной комнате было тихо: часы с ртутного цвета маятником величиной с блюдце щелкали секунды, как семечки. Шелуха прошлого с электрическим треском осыпалась за плечами склонившегося над листом бумаги Кулакова. Дореволюционные ча-сы висели над черным прямоугольником плазменного телевизора, толщиной с два тома «Войны и мира». Когда Кулаков принес домой такой же плоский телевизор, кошка Вереда, привыкшая спать на вместительной крышке прежнего, прыгнула наверх и… промахнулась: вместо материальной теплой лежанки Вереда наткнулась на пустоту, куда с досадливым мявом и рухнула. Больше кошка никогда не ошибалась: к телевизору, который способен проделывать такие подлые фокусы, она и близко не подходила.
Стена редакции за спиной Кулакова была оклеена страницами, вырванными из журнала «Огонек»: Галя Сердюкова, разбирая залежи бумаг и фотографий в стареньких шкафах – на смену которым прибыли новые, черные офисные, – наткнулась на свернутые рулоны репродукций, которые кропотливо собирали неизвестные редакторы шестидесятых годов, и составила из них настенный коллаж. Порой картина умещалась на странице, зачастую это был разворот; женщины Рубенса соседствовали со спортсменками Дейнеки; красного коня Петрова-Водкина купали в непосредственной близости от брига «Меркурий», атакованного двумя турецкими кораблями; «Взятие снежного городка» плавно переходило во взятие Зимнего дворца.
Покончив с текстами и отправив за Брагинцом в «Жемчужину» машину, Кулаков помчался в столовую, а отобедав, вышел на волю – покурить. Из кустов олеандра с узкими, как глаза монголоида, листьями выставил алое металлическое плечо автомат «Газированная вода»; аппарат, партизански укрывшийся в густых зарослях, один уцелел из огромной разгромленной армии собратьев, некогда заполонившей улицы курорта, а нынче ставшей металлоломом; на смену основательным автоматам пришли субтильные кулеры. Причем автомат работал. Напившись бесплатной минералки – хотя не исключено, что это была обычная вода, – Кулаков опустился на скамейку, стоявшую напротив входа в здание.
Внезапно из-за его спины, из-за купы деревьев, скрывавших сухой студийный фонтан, вывернул бывший оператор «Новостей» Сапфиров, недавно уволенный со студии. Возможно, охранники на вахте пропустили его на территорию предприятия по недомыслию, возможно, по незнанию или просто по привычке. Сапфиров едва держался на ногах. Он пил всю весну: в марте отправили на пенсию жену Сапфирова Ленку Смыслову, главного редактора «Новостей», на место которой поставили Людмилу Тунику (тоже по рекомендации Надраги).