Девушка с печи N7

Виктор Улин Девушка с печи N7

И сказал Вооз слуге своему, приставленному к жнецам:

чья это молодая женщина?

(Руф. 2:5)

«Москва – Санкт-Петербург»

…уходит ровно в полночь.

«Москва – Санкт-Петербург»… Пустой перрон продрог…

И в сумраке ночном так хочется запомнить

Твой лик, твое лицо, потерянный мой бог…

Так пела в середине 90-х Анастасия.

Певица, в наши дни почти забытая – хотя за песню про ночной экспресс заслуживает легиона бессмертных.

Конечно, в угоду выразительности и соблюдению размера текст имеет неточность.

Отправление этой самой «Красной стрелы» – точнее, двух одинаковых скорых поездов из красных вагонов под номерами 001 и 002, отходивших в один и тот же момент навстречу друг другу от одинаковых по архитектуре вокзалов двух российских столиц – назначалось не ровно в полночь, а на минуту раньше. Поезд трогался в 23-59. Это делалось для удобства командировочных пассажиров, даты отбытия-прибытия оказывались разнесенными.

Равно как и скорость экспресса не была максимальной: он подъезжал к перрону назначения в то время, когда любой вновь прибывший уже мог спускаться в метро и ехать по делам, не ожидая час или два до открытия учреждений.

Но картина, переданная этими строчками, вызывает в душе бурю воспоминаний точностью своих чувств и красок.

Ночь, пустой (по причине того, что все уже спрятались в своих купе) перрон, быстрые шаги вдоль вереницы вагонов (что дает аллитерация трех «П» во второй строчке), стертые лица близких людей…

Не провожающих, а всплывающих в памяти: к «Стреле» приходили редко по причине ее позднего отбытия, да и вообще мало кто провожал людей, едущих по делам.

Тем более, никто никогда не провожал на этот поезд меня.

Но я слушаю старую песню рыжей Анастасии – или даже просто читаю стихотворение Анатолия Поперечного – и вспоминаю все то, что когда-то было привычным.

Этот ночной экспресс, пустой перрон неприветливой весны.

Легкую изморозь под ногами.

Воспаленный свет фонарей, которым – как и людям! – тоже хочется спать.

Вижу дымки титанов над красными вагонами.

Вдыхаю струйку сгорающего древесного угля, креозот шпал, еще что-то непонятное, но привычно железнодорожное. Томящее душу своим невнятным ожиданием… кому-то находок, кому-то потерь,

Даже слышу мелодию Эннио Морриконе, несущуюся из открытого всю ночь кооперативного киоска в начале перрона. Не из ютюба, не с компакт-диска – с обычной магнитофонной кассеты.

Погружаюсь во все это и вспоминаю свою ушедшую жизнь.

1

Я родился в Уфе.

Но с этим городом, к которому я прикован, как каторжник к ядру, у меня нет никаких чувств. Он не оставил во мне ни единого светлого воспоминания.

«Малая родина» для меня есть пустыня души, лишенная и цветов и живительных колодцев.

Ничего, абсолютно ничего не связывает меня с этим городом.

Все то сказано в мемуаре «Уфа

Жизнь моя настоящая прошла в других городах.

В Ленинграде, где я получал свое первое образование, учась на математико-механическом факультете Ленинградского государственного университета имени А.А.Жданова.

И в Москве – там я образовывался во второй раз, когда был студентом заочного отделения Литературного института имени А.М.Горького Союза Писателей СССР.

* * *

В Ленинграде я жил с 1976 по 1981 год как студент, с 1981 по 1985 – как аспирант, потом вплоть до 1994 бывал там очень часто.

Ведь первым браком я был женат на ленинградке.

Имевшей, кстати, те же инициалы, что и та кукла с фарфоровой головой, что махала юбкой перед каждым усатым блондином на балах в Аничковом дворце. И про которую сейчас говорят, будто молодость и красота оправдывают даже то, что она своей дуростью погубила великого поэта.

Моя первая жена была замечательной женщиной, с дурочкой из Полотняного Завода ее можно было сопоставить только по тем самым «Н.Г.». Просто все случилось так, как случилось.

Но как бы то ни было, Ленинград стал первой частью моей жизни.

В Ленинграде (еще не ставшем Санкт-Петербургом) прошли два важнейших момента моей жизни: в 1983 году я познал свою первую женщину, в 1984 – написал свой первый роман.

Оба события были удачными и определили все дальнейшее.

Я не шучу, пиша об этих фактах биографии в таком контексте: первое дало первый толчок, второе определило меня как прозаика, хотя я до сих пор продолжаю писать стихи.

* * *

Моя литературная судьба пошла вперед и вверх именно с того первого романа.

Разумеется, он был несовершенен, перенасыщен событиям и героями: подобно всем начинающим авторам, я воспринимал его как первое и последнее свое произведение и постарался запихнуть в текст (600 машинописных страниц в 0,5 интервала без полей!) все, что могло прийти в голову.

Но через десять с лишним лет из старого произведения выкристаллизовался действительно хороший роман «Высота круга