Девушка с ароматом ночи

Улыбка сползла с ее лица.

— Я тоже была удивлена, хотя и не следовало бы. Мередит думала, что поскольку она из рода Адонии, у нее больше шансов выжить и стать следующей королевой. Она была убеждена. Может быть, мы обе были, — она глубоко вздохнула. — Мередит сказала, что вернулась ко мне. Это странно, правда, эта ее привязанность ко мне. Я не так ее воспитывала. А теперь я не могу ничего для нее сделать. Как и она для меня. В тот момент, когда она отправилась на Подпитку, я вычеркнула ее из своих мыслей и своего сердца.

Как она могла быть такой бесчувственной? Мередит — ее дочь. Я взглянула на Джека, и он кивнул, будто подумал о том же самом.

Джек наклонился вперед.

— Вы знаете, где ее можно найти?

— Я ее не видела, хотя искала.

Наконец я увидела в ней что-то человеческое, но тут она добавила:

— Она украла одну драгоценность, которая принадлежит мне. Я думаю, так она пытается привлечь мое внимание.

«Браслет», — подумала я. Джек открыл было рот, но я остановила его взглядом. Он едва заметно кивнул.

— Еще один вопрос, — сказала я. — Сколько вас?

Она улыбнулась.

— Ты найдешь нас везде. У каждого входа в Нижний мир.

— Почему ты не рассказала ей о браслете? — спросил Джек, когда мы уже ехали в машине обратно.

— Мне кажется, не надо было. Я не доверяю ей. У меня такое чувство, что браслет — это наш единственный козырь, хотя я и понятия не имею, что с ним делать, — я глубоко вздохнула. — А кроме того, миссис Дженкинс странная и страшная.

— Она дочь Персефоны. «Странная» — это не то слово. — Джек слегка улыбнулся. — Одно я четко понял из этого разговора, — сказал он, и лицо его снова стало серьезным. — Нельзя, чтобы Коул узнал, что мы копаемся в этом.

Я вспомнила об урне на каминной полке и не сомневалась, что Джек тоже подумал о ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Сейчас

Осталось полторы недели.

Моя метка добралась до края плеча и начала спускаться вниз, на руку, и выглядело это так, будто кто-то пролил на меня шоколадный сироп и он течет по моей руке вниз, подчиняясь силе гравитации.

Внутри меня тоже что-то менялось. Меня охватывало темное, гнетущее чувство, как будто я заперта в одной из затхлых ниш пункта Подпитки. Оно появлялось, даже когда я стояла на улице в солнечный день, вместе с мыслью, что никогда больше солнце не согреет моего лица.

Тоннели подбирались все ближе.

В следующий понедельник на уроке рисования Коул — в образе темноволосого Нила — показал учителю, мистеру Таннеру, несколько своих акварелей, которые тот выставил на обозрение всего класса.

— Именно это я имею в виду, когда говорю о мазках, — мистер Таннер несколько раз взмахнул рукой, будто подметая. — Откуда ты, говоришь, перевелся к нам, Нил?

— Из Сиэтла. — Коул покосился на меня. — Пригорода.

Мистер Таннер надул щеки и медленно выпустил воздух.

— И это твой первый курс рисования?

— На первом мы не использовали бумагу. Только камни и резец, — он усмехнулся, будто радуясь собственной шутке.

Мистер Таннер улыбнулся так, будто все понял, хотя, несомненно, он и понятия не имел, о чем говорит Коул. Он повернулся к листу бумаги, прикрепленному к школьной доске. Взяв кусок угля, он продемонстрировал собственную версию использованной Коулом техники, а затем дал всем общее задание.

Я начала рисовать дом. Рисование никогда не было моим любимым предметом, и все мои попытки рисовать всегда в конце концов заканчивались изображением дома. Руки у меня перестали дрожать. Я в достаточной мере овладела своими мышцами, чтобы изобразить нечто, похожее на человеческое жилище.

Коул поставил свой мольберт так, что я не видела его работы. Он же прекрасно видел мою. Но мне давно уже было все равно.

— Ник, — громко прошептал он. — Что это будет?

— Это дом.

— А. Это… великолепно.

Я пыталась сконцентрироваться на рисунке, но все время чувствовала, что Коул следит за мной.

— Эй, Ник!

— Что?

— Оно уже пошло по руке?

Я повернула голову, кусочек угля, которым я рисовала, выпал у меня из руки и ударился о мольберт Коула.

— Что ты сказал?

Коул сложил руки, делая вид, что отступает.

— Не-не. Я не хотел тебя нервировать. Просто поинтересовался твоей меткой.

— Откуда ты знаешь? — сказала я и покачала головой. — Неважно. Я забыла, что у тебя это и прежде бывало.

— Такого — нет. Я никогда ни за кем не наблюдал после Подпитки. И, как я говорил, ты не такая, как другие. Ты…

— Знаю, знаю. Особенная. — Теперь-то я знала правду. Я не стала сумасшедшей старухой. — Пожалуйста, рисуй, и хватит болтать.

Он положил свой кусочек угля на подставку мольберта и слегка потер руки.

— Тень становится все сильнее. Ты чувствуешь свою метку? Будто что-то в ней хочет отделиться от тебя? Это Тоннели зовут. И тень тянется к ним.

Пока Коул говорил, у меня было такое чувство, будто кусочки льда касаются моей шеи и холод сбегает вниз по позвоночнику. Я не могла ответить. Коул улыбнулся и повернул ко мне свой мольберт, так что стал виден рисунок, над которым он работал.