Девушка-праздник

– Это я виновата! – охрипшим горлом сказала Дашка, глядя куда-то в недоступное пространство. – Мы должны были выехать в двенадцать, а я задержала отъезд на час. Позвонила им, а они говорят: мы собираемся, ленимся, с детьми на речку пойдем, они уговаривают, искупаемся, я и отложила! Это я виновата!

– Да никто ни в чем не виноват! – наклоняясь к ней, утвердила Катя. – Гришка, что ли, твой виноват, что задержался на десять минут, водитель ваш, что ехал еле-еле, вместо того чтобы нормальную скорость набрать, дети в лагере, что не хотели твою команду отпускать, или водитель, что умер, или начальник его автоколонны, который выпустил на трассу человека с больным сердцем? Что за глупость, Даша! Это несчастный случай!

– Я за них за всех отвечала, Катя! Я! Настоять должна была! Запланировано в двенадцать – значит, в двенадцать! А я от Власова оторваться не могла! Я виновата в их смерти! – обвинила себя Дашка, рыдая.

– А может, все-таки Гришка? – спокойно рассуждала Катя, не повышая в ответ голоса. – Ведь, если бы он на эти десять минут не задержался, ничего бы не случилось. А может, Федор Михайлович, ваш водитель, промедливший на перекрестке? А может, водитель «КамАЗа»? У него в то утро болело сердце, он от начальства скрыл, и таблетки у него были, но он их не принял. А может, все-таки дети? Они так не хотели отпускать твоих ребят, что тем пришлось пойти на речку. Кого еще можно обвинить? Ах да, может, Власова? А что, он вообще самый лучший объект для твоих обвинений! Он же детям праздник устроил, значит, виноват! Иногда, Даша, так бывает, что в одном месте накапливаются сразу несколько ошибок технического и человеческого фактора, которые приводят к катастрофам. Следствие установило, что виноваты оба водителя. Вот так.

Первая волна слепого горя и болевого шока от потрясения отпустила Дашкин разум, смыв ужасные обвинения с себя, да и с других.

Господи, как это страшно, такая простота объяснения – накопившаяся серия ошибок в одном месте, в одно время! Накопленная всеми!

В этот день у нее начались кошмары. Она больше не могла спать, то есть вообще! Дашка закрывала глаза и видела летевший наперерез грузовик, несущий всем им смерть, улыбающееся Гришкино лицо, пляшущие пылинки в солнечном луче, и чужой металлический голос в мозгу начинал отсчет: «Раз… два… три…», и она дергала Гришку на себя – «четыре!». Все!

Она категорически отказалась от снотворного, требовала, чтобы ей показывали ампулы того, что колят, не слушала никакие суровые уговоры врача и мольбы Катьки.

Она не могла, не могла спать! Стоило закрыть глаза, и начиналось, как в ожившем ужасе: «Раз… два… три… четыре!»

По распоряжению Антона Ивановича Дарью перевели в отдельную палату, там была более широкая кровать, и Дашка, впадая в полузабытье, не выдерживая такого напряжения сознания и организма, металась на ней, как на пыточном столе, мучимая видениями катастрофы.

Ее состояние резко ухудшилось. Боль, начавшая вроде притухать, вернулась и стала изощренней, что ли. Дашка слабела с каждым часом, понимала это и сопротивлялась, как могла. Смотрела на букеты цветов, присылаемые Власовым по заказу из магазина, считала количество листьев, лепестков, чтобы не заснуть. Она ни с кем не разговаривала, отдала телефон Катьке, не в состоянии никого слышать.

– Отвечай всем, что на процедурах или сплю. Я пока не могу ни с кем говорить. Совсем не могу.

Катька продержалась два дня – тот, когда Дарья узнала правду, и до вечера следующего. И позвонила Власову, послав куда подальше Дашкин наистрожайший запрет сообщать кому бы то ни было, и Власову в первую очередь.

Игорь находился в нормальной такой, рабочей полной заварухе, сопутствующей данному времени года, порой еле ноги домой дотаскивал, еще и аврально стараясь сделать те дела, которые не требовали особой спешки, рассчитывая освободить на будущее время для Дашки.

Он через день разговаривал с Антоном Ивановичем, с Катей, знал, как идет процесс Дашиного выздоровления, посылал ей с водителем овощи, фрукты, ягоды, заказывал доставку цветов, когда разрешили держать их в палате, и каждый день звонил, часто по два раза, и, слыша ее голос, шутки, успокаивался ненадолго.

Но последние полтора дня вместо Дашки отвечала Катя, сообщая немного напряженным голосом, что Даша спит, или ее увезли на процедуры, или делают уколы. Он спросил, не изменился ли график лечения, Катя подтвердила: да, изменился. От перегруза Игорь списал все на естественную усталость Кати, и хоть что-то ему смутно не нравилось и вызывало напряжение, но вдаваться в выяснения он не стал.

А вечером, около девяти, Катя позвонила сама с Дашкиного телефона.

Увидев определившийся номер, он улыбнулся: ну, слава богу!

– Даша.

– Нет, Игорь Николаевич, это Катя.

Он перепугался до холодного пота, мышцы напряглись, как перед боем.

– Что? – жестко спросил Власов.