Девушка-праздник

– Так вот и я про што! – обрадовалась санитарка завязавшемуся диалогу. – И огород погорит, и сердешникам в пекло-то совсем худо! – И остановила трудовую деятельность, обхватила швабру двумя руками, опираясь на нее, принялась рассуждать: – Вон водитель тот раз – и помер в одночасье! Так и ладно б сам, так еще и четверых с собой прихватил! О как! Вот так ростишь, ростишь детей, а хто-то как въедет в них на своем драндулете – и нет дитя! О-хо-хо! Третья-то в районной померла, а четвертая у нас, Леднева эта!

– Что-о-о?! – прохрипела Дашка, пытаясь сесть в кровати. – Ира Леднева? Умерла?!

– Дак уж схоронили, поди, а как же, неделю назад как преставилась! – с удовлетворением знающего информацию человека делилась уборщица.

– Как?! – заорала Дашка. – Четверо?!

Она порывалась встать, не обращая внимания на безумную боль, огнем полыхающую во всем теле и стучавшую в голове набатом так, что темнело в глазах, пыталась подняться с постели, что-то делать, трясти эту санитарку, чтоб призналась, что придумала все ради красного словца.

– Да замолчите вы! – закричала одна из женщин на санитарку.

Та округлила глаза от понимания и запричитала:

– О господи, да што ж это я! – И прижала руку к губам жестом проговорившейся сплетницы.

– Да что ты стоишь, дура! – прокричала с кровати вторая. – Держи ее, она же сейчас упадет!

А Дашка все рвалась встать в безумном, безотчетном порыве отчаяния, темной жижей заполонившего мозг. Не может быть! Этого не может быть!

В этот момент в палату вошла Катя и с порога, не осознав, что происходит, рванула к сестре, бросив сумки, пакеты, все, что держала в руках, на пол. Из одного пакета выпали и покатились по полу апельсины, как яркие шарики, подтверждающие безысходность случившегося горя, в котором уже ничего не важно и ничего не исправить.

– Даша!! – закричала Катя.

Она подхватила Дашку на краю койки, уложила назад, а Дашка все рвалась и рвалась встать, увернуться от ее удерживающих рук.

– Почему вы мне не сказали?! – кричала она, не осознавая себя.

– Да что случилось-то? – удерживая ее на кровати, проорала Катя.

– Да эта ей про погибших сказала, – пояснила одна из женщин, ткнув пальцем в сторону притихшей санитарки.

– Почему ты мне не сказала?! – кричала Дашка, вырываясь, ничего не соображая, кроме страшной беды.

Катька хлопнула по кнопке вызова медсестры, навалилась худосочным телом на Дашку, прижав к подушке, ухватила одной рукой за подбородок так, чтобы она не крутила головой и смотрела ей в глаза, совсем близко – лицо к лицу!

– Потому что тебе нельзя было говорить, Даша! Даша! – трясла она сестру. – Посмотри на меня! Думай! Включись! Ответь мне! Если бы я сейчас лежала на твоем месте и тебе врачи запретили мне говорить об этом, ты бы сказала? Ты бы сказала, зная, что мое состояние ухудшится от твоих слов?

Дашка смотрела на нее глаза в глаза, не понимая, отвергая любые аргументы, находясь не здесь – там, в аварии, в горе, в потере!

Хлопнули двери палаты, кто-то что-то говорил, объяснял, девушки не слышали, смотрели в глаза друг другу.

– Нет, – выдавила из себя наконец Дашка, переключившись из шокового ступора, сумев преодолеть бедовое отчаяние, и расплакалась, – нет, не сказала бы. Не сказала бы.

– Вот так! – немного расслабилась Катя, уперлась лбом в лоб сестры и повторила: – Вот так.

– Кто? – спросила Дашка, беззвучно плача.

Катя подняла голову и тревожно разглядывала выражение лица сестры.

– Элла, Лена, Саша. Лену не довезли до районной больницы, а Ира на третий день здесь.

– Почему мне Власов не сказал? – Она смотрела на Катю невидящим обвиняющим взглядом, в полном несоответствии с которым из глаз катились и катились слезы. – Он должен был мне сказать!

– Он не мог, Даша! – тряхнула легонько ее еще раз Катя. – Ему запретили врачи! Они все вместе, все, и он в том числе, боролись за твою жизнь, понимаешь? Ты была очень тяжелая! Он не мог!

– Он мне соврал, когда я спросила, как остальные, он сказал: выздоравливают в других больницах, – обвиняла Дашка.

– Он не соврал! Он сказал про тех, кто выжил, они действительно в других больницах, в этой только ты и Ира. – И повторила: – Он не мог!

Прибежала медсестра, а за ней быстрым широким шагом вошел Антон Иванович. Медсестра сделала укол, Катя Дашку отпустила и встала рядом с кроватью, перебросившись несколькими фразами с врачом.

– Васнецова! – грозно принялся отчитывать Антон Иванович, взяв за руку и проверяя пульс. – Ты что здесь устроила? Крик на все отделение подняла! Вон сестрицу напугала!

Дашка молчала, и только слезы лились и лились из ее глаз. Он погладил ее по голове большой грубой ладонью.

– Ничего, девочка, ничего. В жизни всякое бывает. И проходит, уж поверь мне.

Он ушел тяжелой усталой походкой, что-то сказав остальным двум пациенткам. Катя села рядом и гладила Дашу по руке, успокаивая их обеих, сама перепугавшись до смерти.