Девушка лучшего друга

Этот высокий стройный мужчина с серебристыми нитями в темно-каштановых волосах устало улыбается и понимающе гладит меня по спине, пока я смыкаю руки вокруг его талии и утыкаюсь носом в бежевый джемпер, который пахнет мятой и хвоей. И невольно возвращаюсь в далекое детство, когда все невзгоды и обиды исчезали без следа, стоило папе появиться на горизонте.

– Как на работе? – я размыкаю объятья, чтобы скинуть ботинки на толстой подошве, и внимательно изучаю папины серо-стальные глаза с прорезавшейся сеткой мелких морщин в их уголках.

– Сроки горят, финансирование задерживают, а люди... такие люди.

Растрепав длинными музыкальными пальцами мою незамысловатую прическу, отец тянет меня за собой, и я понимаю, что передышка закончена.

– Привет, мам.

Кухня у нас большая, ослепительно-белая и стерильная. На итальянской плитке ни капли жира, блендер не трогали со дня приобретения, а кухонный комбайн пылится в углу. Мама перестала готовить с тех пор, как ударилась в бизнес, и сегодня на столе одна ресторанная еда. Паста с морепродуктами в сливочном соусе, теплый салат с баклажанами и гранатом, еще какие-то мясные рулетики. А вот я бы не отказалась от тарелки простого домашнего борща.

– Здравствуй, дочь.

Мама указывает жестом на свободный стул напротив нее и морщит аккуратный вздернутый нос, как будто страдает мигренью или хочет как можно быстрее решить тревожащий ее вопрос.

– Тимур Громов. Что у тебя с этим мальчиком, Станислава?

Ее голос звучит пренебрежительно, отчего я внутренне ощетиниваюсь и готовлюсь защищаться.

– Мы встречаемся.

– Это недопустимо! Он испортил день рождения Кириллу, нам было так стыдно перед Шиловыми...

Мама говорит что-то еще про дурное воспитание и безответственность, я же прикрываю веки и, посчитав про себя до десяти, набираю в легкие воздух. Три, два, один...

– Мам, а тебя не смущает, что Кирилл САМ устроил отвратительную истерику, САМ опрокинул шампанское и САМ выбил у официанта из рук торт?

На минуту между нами простирается звенящая тишина, меня препарируют строгим вдумчивым взглядом и, длинно выдохнув, начинают тихо вкрадчиво объяснять.

– Стася, милая, этот мальчик тебе не пара. У него семья неблагополучные, родители разводятся, плохой пример перед глазами. В конце концов, сколько вы знакомы?

– Меньше месяца...

– Вот видишь. А Кирилл...

– Да что Кирилл, мама? Свет клином на нем сошелся?!

Все-таки взрываюсь, хоть обещала себе спокойно выслушать все аргументы и не перебивать. Шумно соплю, отстукивая пальцами рваную мелодию по столу, и даже не смотрю на еду. Аппетита нет.

– Станислава, ты еще слишком молода. Нам с отцом с позиции опыта виднее.

За нашим спором я и не заметила, как папа поднялся из-за стола и ушел отвечать на звонок. И я отчаянно, до подкатывающей к горлу тошноты хочу последовать его примеру.

Интересно, она когда-нибудь перестанет подгонять людей под выстроенный ею шаблон?

– Я, пожалуй, домой.

Слова срываются с языка быстрее, чем я успеваю придумать достойную отмазку. Мама на миг даже откладывает в сторону вилку с ножом и явно хочет сказать что-то поучительное и весомое. Но в последний момент замолкает, пожимая плечами и возвращаясь к баклажановому салату.

Из-за двери в кабинет отца доносятся фразы на повышенных тонах, и я не решаюсь тревожить папу, тихо выскальзывая в коридор. Мысленно ставлю галочку в чек-листе напротив строки «семейный ужин» и мчу к своей квартире, где мне легко и уютно.

Приближаясь к подъезду, выхватываю взглядом из полумрака знакомую фигуру, забравшуюся на лавку вместе с ногами. И сердце судорожно замирает от неясного предвкушения.

– Ты не брала трубку.

Внешне Тимур спокоен, как море в абсолютный штиль. И только по пальцам, мнущим какой-то кусок картона, можно предположить, что он немного взволнован.

– Я у родителей была, не слышала, – ныряю в карман, чтобы продемонстрировать экран телефона в подтверждение своих слов, но Громов отрицательно машет головой и мягко произносит.

– Просто хотел тебя увидеть.

И никаких претензий, обид, требований.

Я делаю несколько шагов вперед, вклиниваясь между колен Тимура, и осторожно дотрагиваюсь до двухдневной щетины, которая ему невероятно идет. Эти касания позволяют мне убедиться, что Громов настоящий, и его широкие ладони у меня на талии не плод моего больного воображения.

Я, действительно, знаю его всего-ничего и могу не подозревать, какие скелеты этот уверенный молодой человек может хранить у себя в шкафу. Но я снова приглашаю его в свое жилище и льну к крепкой мужской груди, пока мы поднимаемся в лифте. И не могу ни на секунду отстраниться от него ни в общем коридоре, ни в квартире.

– Тимур, – мой едва различимый шепот бьет по нашим натянутым нервам и толкает Громова ко мне. Верхняя одежда летит мимо вешалки, ботинки с глухим стуком падают на пол, и где-то в кармане вибрирует телефон, раздражающий нас обоих.

– Что, Стась? – Тимур нависает надо мной, опаляя горячим дыханием висок, и я отчаянно цепляюсь за его плечи, чтобы устоять на ногах. Потому что его сила дурманит мозг и прогибает под себя, превращая независимую девушку в безвольное желе.