Девушка, которой нет

Столица задыхалась от жары. Кратер и Саня сидели в прохладных покоях пентхауса, пили пина-коладу и наблюдали ядовитое марево над городом. – Чего ждать? – торопился Саня. – Ни я, ни ты не сомневаемся. Колем дурь, и всё – прощай молодость, отправляемся в путешествие.

– Ну что ты за человек такой? – возразил Кратер. – Решили в шесть, значит – в шесть. У тебя покушать имеется?

Кораблев возмутился:

– Двадцать минут осталось! И ты спокойно пойдешь жрать мои шпроты?!

– Пойду.

Кратер вышел на кухню, покопался в холодильнике. Скоро к нему присоединился Саня. Соорудили бутерброды.

– Все это получится излишне мелодраматично. – Саня озвучил свои мысли. – Представляешь заголовки газет: «Два гея из противоборствующих московских группировок, не имея возможности быть вместе, предпочли смерть…» Или: «Люберецкие Лаура и Лафарг…»[14]

– Что ты предлагаешь? Прямо сейчас разбежаться? Придумывать новый способ суицида? Разрушить мозг смертельной дозой «ДОМа-2»?

– Нет. Ты же сам говорил, времени у нас меньше, чем у фигуристов в короткой программе. Может быть, пока мы тут шести ждем, Всеблагие, Всемогущие руки тянутся к главному рубильнику и выключают несовершенный мир, где скитается твоя покойница. Давай хотя бы записку с объяснением оставим – так и так, предполагаем, что человечество переживает катаклизм. Решили уйти из жизни, чтобы в другой реинкарнации разобраться, что к чему.

– Ты еще правду предложи выдать – мы умираем во имя любви. Тогда напишут: «Фанаты-извращенцы покончили с собой, не дождавшись замужества Ксении Собчак!!!»

Молча они прокрутили в голове другие варианты возможных заголовков.

– Боишься, Орфей? – спросил Кратер.

– Не знаю. Компот какой-то внутри. Вера, надежда, любовь… Одновременно что-то животное истерично скребется, верещит: «Лажу вы затеяли, братцы! После пяти кубиков барбитала натрия не просыпаются…» И уж тем более не разыскивают прекрасных покойниц в тридевятом государстве, о котором знаем ты, я и Костя Кассандра. Три олигофренда. Я ошибки боюсь и вечных мучений от того, что сделал не так и теперь не исправить.

– В рейтинге моих страхов этот – не самый выдающийся. Есть покруче. Например, проваливаешься в болото и медленно тонешь. И – никого рядом. Или вдруг наступает беспросветная тьма, ты ползаешь в ней и точно знаешь, что вокруг ужасные слизистые монстры-пиявки, которые будут медленно переваривать тебя. Или: просыпаешься в гробу и…

Кораблев пробурчал:

– Вот-вот, наша перспективка… – и попытался вывести разговор в другую колею: – Слушай, ты описываешь точную иллюстрацию среднестатистической судьбы. Давай лучше о деле.

– Что тут говорить? Жмуримся, потом разбираемся. Ищем твою Евридику. Мужественно преодолеваем все препятствия.

С каждой секундой все невероятней казалась перспектива вот так просто взять и убить себя.

У Кратера запиликал телефон. Он прочитал sms’ку, недовольно пробурчал:

– Это от Шамана. Не могу пересказывать эту паранойю… – и протянул мобилу Сане.

Кораблев взял телефон, глянул на экран:

«Не боись, щеглы. Расклад такой, что за любую из Вселенных не дашь и кочерыжки. Прощайте».

Саня посмотрел на часы и подбодрил напарника:

– А-а-а, лепись оно всё конем!.. Гони нашу дозу.

Queen: «Death On Two Legs»

На лице Феи маской застыло выражение отстраненности. Сомнения, переживания, боль спрятаны под забралом равнодушия. Скрыв свои зудящие внутренности, еще не полностью обглоданные временем, она легко расправлялась с непокорными мира сего. Пустотой своего взгляда лишала их уверенности. Словно табуретки вышибала из-под ног приговоренных висельников.

Викентий Сергеевич не учил быть жестокой, не учил быть бесцельно мстительной – Черной Мамбой без Билла. По своей воле она стала мечом, разящим без чувств и сожалений.

Девушка шла по Тверской к очередной цели. Всего-то делов – как нож сквозь масло пройти через все кремлевские бастионы и разрушить иллюзию очередного ублюдка, который надеется, что после смерти способен созидать, изменять, перестраивать этот мир мертвых.

Еще неделю назад Фея прибегла бы к всевозможным шумовым эффектам, с ветерком промчалась по столице, погоняла старушек по клумбам Александровского сада, изрешетила пробоинами красные кремлевские стены.

Прошли лихие денечки, утомили стрельба, грохот, визг тормозов.

Фея запрокинула голову в безликое мутное небо и поклялась: «Больше не буду ждать его! Я уже дважды мертва. Осязаемый до дрожи шрам смерти во мне перечеркнул меня. Отгородил от жизни и от любви. Даже если я вновь встречу Саню, даже если он спустится за мной на огненной колеснице, ничто не шелохнется внутри…»

Тяжесть того, что она таскала в душе, возросла многократно – ноша остывающей любви намного тяжелее, чем переживания о завершившейся жизни.

За двести метров до Арсенальной башни Фея начала экспериментировать с одеждой – фата и длинный подвенечный наряд, деловой костюм кофейного цвета, кимоно. Наконец, черное вечернее платье с разрезом, растекающимся вверх по спине прямо из темноты между ягодицами.