Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера

Паркуюсь у дороги, глядя на родительский дом со смесью робости и радостного нетерпения, а потом беру Ангелику на руки и иду к деревянной калитке, скрипнувшей при легком нажатии рукой. Папа так ее и не смазал... Это тоже осталось неизменным.

- Эмили! - входная дверь распахивается еще прежде моего звонка, и мама, взволнованная, с горящими глазами, прижимает нас с дочерью к себе. - Наконец-то вернулась. Как же я рада! - И отступает, протягивая руки к своей внучке: - Можно подержать нашу маленькую принцессу? Мы с отцом ее так и не видели до сих пор. - Ее слова заставляют меня устыдиться собственного поведения, впрочем, мама уже сюсюкается с Ангеликой и не замечает моих ярко вспыхнувших щек: - Какая же ты у нас большая уже! И такая красивая. Бабушкина радость...

Глядя на эту картину со стороны, я лишний раз убеждаюсь, что поступила правильно: ребенку нужен настоящий дом и настоящие бабушка с дедушкой. Такие, чтобы баловали и потакали всем его желаниям... А воспитывать дочь я могу и сама. Не я первая - не я последняя...

В этот момент мама и спрашивает:

- Карл знает, что ты вернулась?

- Карла это не касается, мама, - отрезаю безапелляционно.

Но она качает головой:

- Он ее отец, Эмили. Конечно, его это касается...

Не хочу спорить на эту тему, но смолчать не могу.

- Он хотел, чтобы я сделала аборт. По-твоему, ему есть дело до собственного ребенка?

- Возможно, он изменился, - предполагает мама авторитетным тоном.

- Ха, - насмешка прорывается истерическим смешком, - скорее ад заледенеет.

Но она произносит:

- Последние два месяца он живет с какой-то приезжей. Она недавно появилась в городе... Ходят слухи, что у них все серьезно.

Уведомив меня на сей счет, мама, я вижу это, следит за моей реакцией, и я рада, что подобная новость больше не способна сделать мне больно.

- Желаю им счастья, - отзываюсь невозмутимым голосом, кажется, по-настоящему удивив этим родительницу.

19 глава. Юлиан

Злость на сбежавшую Катастрофу не давала мне рационально мыслить: вместо радости от свершившегося избавления я бесился и неистовствовал, словно сам черт в меня вселился. Сначала громил свою комнату, заглушая физической болью боль душевную, потом наливался джином и дымил, словно паровоз - как бы восполняя период вынужденного воздержания - а потом позвонил Франческе...

Это казалось верным решением: заменить одну «грелку» другой. Что здесь такого? В конце концов, в Эмили не было ничего особенного: бесило сама мысль о ее бессовестном бегстве, не отмеченном даже банальным «спасибо». А ведь я из-за нее претерпел множество неудобств: потерял квартиру в Мюнхене, к примеру, пошел на уступки Адриану... Почти бросил курить, идиот.

- Проходи. - Франческа встречает меня полуобнаженной, с распущенными волосами -именно такой она и нравилась мне когда-то - и сразу же вцепляется пальцами в края моей футболки. - Снимай. Не станем терять время!

В большом напольном зеркале я вижу свое полное отражение: футболка на мне та самая, с синими пятнами от маскарадной краски. После стирки они не сошли полностью, однако я все равно надел именно ее этим утром.

- Ну, чего ты застыл? Поднимай руки, - понуждает меня Франческа в нетерпеливом ожидании, и я повинуюсь... Позволяю ей стянуть злополучную футболку и швырнуть ее на пол измятым комком. Измятым сине-белым комком... Именно на него я и глазею все время, пока итальянка трудится над моим телом, проявляя чудеса изобретательности.

- Что с тобой? - в конце концов не выдерживает она, с недовольным видом впиваясь пальцами в мои щеки и слегка их сжимая. - Ты пьяный или обкуренный? Прежде ничто не мешало твоей эрекции, нынче же... - Она кривит губы. - Ты как вареная морковка... Либо возвращайся из того места, где ты сейчас находишься, либо... убирайся прочь, - зло кидает она, запахиваясь в прозрачный пеньюар.

Я встаю и поднимаю с пола футболку...

- Гонишь? А прежде, помнится, в любви признавалась. - Не могу сдержать язвительности... - Быстро же ты разлюбила.

- Прежде у тебя было, что мне предложить, - парирует женщина, кивком головы указывая на мой явно невыдающийся показатель мужественности. И шипит: - Трудно любить импотента.

Ее слова меня задевают, берут, так сказать, за живое.

- А ты не думала, что дело в тебе? - отбиваю брошенное в лицо оскорбление, получая удовольствие от внезапно посеревшего лица итальянки. - Пару дней назад... другая женщина... была вполне мной довольна. Да я и сам был доволен собой...

Франческа вскакивает с дивана, замахивается и почти готовится залепить мне смачную пощечину, правда, я оказываюсь проворнее и перехватываю ее руку прежде, чем это происходит.

- Вот и шел бы тогда к этой другой, - цедит она сквозь стиснутые зубы. - Зачем явился сюда, чертов ублюдок?!

Я с презрением откидываю ее руку, даже обтираю ладонь о футболку, словно само ее прикосновение измарало меня. А потом произношу:

- Да вот хотел сделать доброе дело... - пожимаю плечами, - потешить твое дряблое тельце, а не вышло... Не возбуждаешь ты меня больше! - И повторяю: - Не возбуждаешь.