Девушка из Золотого Рога

– Мечети, – ответил он, – это одетая в камень душа Азии. Много людей смотрят на мечети, но ни один неверный не в состоянии понять их символику. Никто не понял идеи куполов, кубического фундамента, многогранных перегородок, минаретов, символизирующих огонь. Повсюду на Востоке Божьи дома состоят из этих четырех элементов и отображают одно и то же: душа, обретя земную оболочку, делает ее основой милосердия Господнего, выражающегося в слиянии двух миров. Вы правы – мечетям не хватает четкости линий и движения к небу, присущих готике. Мечети возводятся на широкой прочной основе, и их купола нисходят к земле единой сферой.

Хаса резко закачал головой.

– Мечетям не хватает поражающей воображение устремленности к небесам, – сказал он, – так же как в вашей живописи напрочь отсутствует любое проявление жизни. Серый мир – мир без красок.

Джон вежливо поклонился и пригубил шампанского.

– Вы правы, Азия стремится к неземному, а Европа – к земному. Поэтому Европе нужны реальные, полные жизни образы. Азия ищет душу вне материи. Это отказ от платоновской идеи представления вещей через изображение человека или животных, то есть преходящего.

Хаса удивленно посмотрел на Джона.

– Я думаю иначе, – произнес он, – поэтому и живу в Вене. В противном случае я жил бы в Сараеве. Я выбрал европейский путь и отвернулся от Востока. А вы – вы сценарист из Нью-Йорка и носите в душе Азию. Как вы живете с таким разладом в душе?

Хаса говорил медленно и с легкой насмешкой. Конечно, очень легко мечтать об Азии, живя в Америке.

Сэм заерзал на стуле. Он очень хорошо знал, каким образом Джон преодолевает разлад между бытием и сознанием. Но Джон улыбался, невинно глядя на Хасу.

– Родина! – провозгласил он. – Пока у человека есть родина, не может быть никакого противоречия между внешним бытием и внутренним сознанием. Раньше я думал иначе. Но я заблудился в мире внешних форм. Родина – это не ванна, в которой человек привык купаться, и не кафе, которое он часто посещает. Родина – это категория духовная, она создается родной землей лишь раз. Родина всегда с нами, всегда в человеке. Человек в плену у родины, пока он жив, и абсолютно все равно, где он живет. Англичанин едет в тропические леса Африки, но палатка, в которой он спит, есть для него Англия. Турок уезжает в Нью-Йорк, но комната, в которой он живет, – уголок его Турции. Родину и душу теряет лишь тот, кто никогда не обладал ими.

Хаса не смог парировать этот выпад. К столу приблизились Марион и Курц.

– Ну наконец-то! Мы ищем вас уже около часа.

Голос Марион был, как всегда, мягким и мелодичным, но тут, заметив Джона Ролланда, она замолчала с открытым ртом и с застывшим в глазах ужасом.

– Ах, – робко пробормотала она, – мне кажется…

Больше она не сказала ни слова, уверенная, что Джон сейчас вскочит и строгим голосом прикажет ей прямо здесь исполнить танец живота. Но Джон не стал ничего приказывать. Он привстал и церемонно поклонился. Конечно же, он прекрасно помнил сцену в Земмеринге. Курц и Марион присели, ошеломленно глядя на Ролланда.

– Это земляки Азиадэ, – сказал Хаса. – Господин Ролланд – известный сценарист.

Курц, ничего не понимая, кивнул. Конечно, это не редкость. Типичное расщепление сознания. Необходимо стационарное лечение. То воображает себя принцем, то – сценаристом. Casus gravissimus.[30] Прогноз неблагоприятный.

Курц осторожно покосился на Хасу. Как же можно было сразу не распознать, что этот человек просто сумасшедший. Вот вам и невежество ларинголога. «Типичная форма черепа», – подумал Курц и сделал еле заметный жест, адресованный Сэму, которого он принимал за надзирателя Джона. Но надзиратель, казалось, не понял его.

Вдруг Джон поднялся. Марион вся съежилась. Однако ничего не произошло. Джон с поклоном пригласил Азиадэ на танец. Она последовала за ним. У нее, очевидно, вообще не было никакого чутья, если она пошла танцевать с сумасшедшим. Как только эти двое затерялись в пестрой танцующей публике, Курц откашлялся и наклонился к Сэму:

– Ему уже лучше?

Сэм раздраженно посмотрел на него:

– Гораздо лучше, а скоро все будет просто замечательно.

Это прозвучало как-то загадочно. Марион посмотрела на обоих врачей, ища их поддержки.

– Он буйнопомешанный, – прошептала она Хасе, – я его знаю. Он однажды набросился на меня. Как ты позволяешь Азиадэ с ним танцевать?

Хаса ошеломленно посмотрел на нее:

– Буйнопомешанный?!

– Нет-нет, что вы! – оживился Сэм Дут. – Его просто нельзя нервировать, а так он вполне нормальный, просто немного нервный.

Хаса поднялся.

– Я сейчас вернусь, – озадаченно сказал он.

Он прошел через зал. Джон Ролланд с серьезным, неподвижным лицом легко кружился по широкому паркетному полу, обняв Азиадэ за талию. Глаза ее были слегка прикрыты.

– Мой дом уже готов?

– Почти. Недостает лишь последнего камня.

– Кто будет жить в нем?

– Мы с вами.

– А родина?

– Она всегда будет с нами.

Азиадэ посмотрела на принца. С тех пор как она его узнала, на его лице впервые появилась улыбка.

За столом раздался беспокойный шепот.

– Как вы могли решиться прийти на бал с ненормальным? – прошипел Курц.