– Это для вас. – Она положила букет цветов на порог. – Хотя на самом деле я купила их для своей бабушки, у которой сегодня день рождения, но, уверена, она сама пожелала бы, чтобы цветы я отдала именно вам. Пожалуйста, еще раз примите мои искренние извинения за попытку вторжения. Та белая «нова» – это моя машина, а вот моя визитная карточка. Я подожду еще полчаса, а потом уеду. Больше я вас не побеспокою. – И она начала спускаться вниз по дорожке, осторожно, стараясь не упасть на своих высоченных каблуках, чтобы не позабавить тем самым заскучавшую толпу репортеров.
– Я смогу сначала проверить, что именно вы напишите? – чуть слышно спросила миссис Коннорс.
Сэм резко развернулась.
– Разумеется. Вы сможете прочитать каждое слово, прежде чем я отправлю материал в печать. – И она мягко улыбнулась женщине, разглядывавшей зажатый в кулаке мокрый от слез носовой платок.
В то же время Сэм заметила, что старуха из соседнего дома стояла теперь в проеме своей входной двери, по-прежнему пристально глядя на нее. Ей, вероятно, уже перевалило за девяносто. Каково это, дожить до столь преклонных лет, стать настолько дряхлой? Она действительно опиралась на медицинские ходунки всем телом, сильно перегнувшись вперед. Старческие пятна, покрывавшие руки, издали казались синяками. Ее лицо, по форме напоминавшее сердце, целиком покрывала мертвенная бледность, если не считать пятна темно-красной помады на губах.
– В таком случае вам лучше будет зайти, – сказала миссис Коннорс, приоткрывая свою дверь шире.
Сэм обернулась в сторону остальных газетчиков, потом посмотрела на престарелую леди, наблюдавшую за ней своими бледно-голубыми глазами. Соседи часто вмешивались, когда пресса досаждала им слишком назойливо, и, как правило, это сопровождалось самой отборной руганью. Она улыбнулась старушке, но безответно. Однако, когда Сэм уже закрывала за собой дверь, она снова посмотрела на соседку, и их взгляды встретились.
Глава 2
Китти Кэннон смотрела на Кенсингтон Хай-стрит со здания «Руф гарденз»[2], высотой семьдесят футов. Разглядывая пешеходов, которые торопились по домам в этот пронизывающе холодный февральский вечер, она перегнулась через ограждение балкона, глубоко вздохнула и представила, как прыгает вниз. Она будет лететь, слыша свист ветра в ушах, раскинув руки в стороны и прижав подбородок к груди, поначалу невесомая, легкая и неприкасаемая, но становясь все тяжелее, оказавшись во власти необратимо засасывающего земного притяжения. А когда упадет, каждая косточка ее тела будет сломана. Несколько секунд она пролежит, корчась от боли, а вокруг начнет собираться толпа зевак, охающих и ахающих, шокированных происходящим.
Насколько же плохо должно быть человеку, станут думать они про себя, чтобы он сотворил с собой такое? Столь жуткое и трагическое.
Китти представила себя лежащей на тротуаре со струйками крови, стекающими по лицу, и с улыбкой, в последний момент застывшей на ее губах, от мысли, что она стала наконец свободной.
– Китти?
Она сделала шаг назад и повернулась к своей молодой помощнице Рейчел, которая стояла в двух футах от нее. Ее аккуратно уложенные светлые волосы обрамляли лицо и подчеркивали выражение чуть заметной тревоги в зеленых глазах. Она была одета во все черное, если не считать туфель с неоново-розовыми каблуками и тонкого пояска в тон к ним. Узкая юбка и жакет до такой степени стягивали ее тонкую фигуру, что казались статичными, когда она двигалась. В руках она держала подставку с зажимом для бумаг, которую ее длинные пальцы сжимали с такой силой, что стали почти прозрачными.
– Они ждут вас, – сказала Рейчел, поворачиваясь к лестнице, ведущей вниз, в банкетный зал. Китти знала, что там собралась ее собственная телевизионная группа вместе с многочисленными звездами театра и кино, все те, у кого она брала интервью за двадцать лет существования ее популярного шоу. Она представила себе акустику в помещении, где каждому приходилось предельно повышать голос, чтобы быть услышанным сквозь стук ножей и вилок, мелодичный звон бокалов. Но все голоса смолкнут, когда она войдет.
– Нам пора идти, Китти, – нервно сказала Рейчел, стоя наверху лестницы. – Уже скоро подадут ужин, а вы хотели что-то сказать всем перед его началом.
– Я не хочу ничего говорить, но должна, – возразила Китти, перенося вес тела с одной ноги на другую, чтобы немного облегчить нарастающую боль в ступнях.