Девушка из письма

Тревога в ней нарастала, и она медленно повернулась, чтобы посмотреть на циферблат. Ей показалось, что пролетело несколько часов, хотя на самом деле прошли лишь минуты с тех пор, как она впервые заснула. Пока она смотрела на часы, их стрелки как будто начали плавиться, и постепенно будильник превратился в тонкую трубочку, по которой стекала каплями кровь. Она присмотрелась и увидела, что трубочка опускается прямо к ее руке. Она начала часто моргать, наблюдая за этим. Трубочка заканчивалась толстой иглой, вонзенной в ее предплечье и закрепленной куском пластыря.

«Это должно помочь ускорить процесс», – сказала сестра Мэри Фрэнсис, стоявшая теперь у ее постели.

«Какого черта вы творите, сестра?» – спросила мать Карлин.

«Прошу прощения, но что именно тебя интересует?» – довольно-таки резким тоном отозвалась Мэри Фрэнсис.

«Вот эта штука. Снимите ее с моей руки сейчас же!» – потребовала мать Карлин.

«Младенцу пора выходить наружу, дитя мое, но он явно не желает покидать твою утробу сам. А этот аппарат ускорит начало схваток».

«Какой еще младенец?» – вскинулась мать Карлин.

«Милочка, ты, кажется, не осознаешь, что происходит, все отрицаешь, не так ли? Разве ты не флиртовала с тем парнем, позволяя щупать себя повсюду? Разве не совершила плотский грех?» – задала, явно риторический для нее самой, вопрос сестра Мэри Фрэнсис.

Мать Карлин отвела взгляд от нее и посмотрела на свой живот, ставший таким огромным, что из-за него не были видны ступни ног. На ней был надет коричневый балахон, а когда она попыталась встать с постели, ее парализовало от шеи до пят.

«Сестра, это же я, мать Карлин. Я не могу пошевелиться. Помогите мне!» – Приступ боли словно прострелил ей живот, и она вцепилась в него, крича в агонии.

«Очень хорошо. Препарат сработал. Я вернусь через пару часов, чтобы проверить, как у тебя дела».

«Не оставляйте меня одну, сестра».

Повторная волна острой боли нахлынула на нее, пока она наблюдала за сестрой Мэри Фрэнсис, покидавшей комнату. Она посмотрела на капельницу. Крошечные черные насекомые, похожие на миниатюрных змеек, плавали в жидкости, и мать Карлин завопила от ужаса, заметив, что они через трубку проникают в ее тело.

Она еще раз бросила взгляд на свой живот, внутри которого младенец двигался настолько активно и с такой яростной энергией, что она могла видеть даже сквозь ткань балахона, как его ручки и ножки вздымают кожу живота. За очередным приступом боли последовал всплеск крови, разлившейся по полу. Она опустила взгляд. Кровь покрывала все пространство вокруг кровати.

«Ты прекрасно справляешься. Похоже, ребеночек уже на подходе».

Мать Карлин только сейчас обратила внимание на двух девушек в коричневых балахонах, стоявших в ногах ее постели.

«А где же сестра Мэри Фрэнсис?» – спросила она.

«Занята. Велела нам помочь тебе», – ответила одна из девушек, закрепляя ноги настоятельницы в петли и подвешивая их повыше.

Мать Карлин издала крик от боли, вновь ударившей изнутри.

«Прекрати орать. – Вторая девушка с бледной и испачканной кожей лица, с волосами, клоками выстриженными на голове, приблизилась к ней. – Неужели ты думаешь, что всем понравится внезапное пробуждение от твоих криков? Если ты страдаешь, значит, заслужила мучения, поскольку все с тобой происходит по воле Божьей, и тебе придется смириться с этим».

«Пошла прочь от меня», – успела сказать мать Карлин, прежде чем опять в крике затрястись от боли.

«Я уже вижу головку младенца! – воскликнула другая девушка, расположившаяся между ее задранных вверх ног, улыбаясь во весь рот. – Теперь тужься, тужься!»

Мать Карлин поневоле начала тужиться изо всех сил, задыхаясь и издавая громкий стон. Буквально через несколько секунд комнату огласил плачь новорожденного, эхом отдававшийся от стен.

«У тебя мальчик!» – радостно сообщила девушка.

Мать Карлин в ужасе наблюдала, как они вдвоем возятся с младенцем, чтобы потом завернуть его в одеяло и принести ей.

«Посмотри, какой он красавчик», – сказала одна из девушек.

Ребенок был весь в крови. Его кожа казалась совершенно прозрачной, и мать Карлин могла видеть каждый кровеносный сосудик на его лице и даже на сердце, бившемся в его груди. На обеих сторонах лба у него торчали рожки. Он продолжал громко плакать, показывая острые, как бритва, зубы.

«Уберите его от меня!» – заорала она.

«О боже, – произнесла другая девушка. – У нее все еще продолжается кровотечение. Быть может, нам вызвать доктора?»

Мать Карлин посмотрела на пол. Кровь уже огромной лужей растеклась шире и пропитала даже коврик у двери.

«Не надо. Я наложу несколько швов. Это должно помочь».

Девушка порылась в кармане и достала грязную иголку с ниткой, отлепив ее от комка какой-то липкой сласти, а потом поставила стул между ног матери Карлин.

«Не смейте прикасаться ко мне этой иглой! – вскрикнула она, как только девушка начала накладывать первый шов. – Пожалуйста, прекратите. Мука невыносимая».

«Какую же пустую шумиху ты поднимаешь», – бросила фразу девушка. За своей работой она весело насвистывала.

Мать Карлин смотрела, рыдая от боли, как игла входит в ее плоть и выходит обратно.