Девушка из письма

Бум, бум, бум. Кто бы ни стоял сейчас у их порога, он явно оставил попытки звонить и взялся за дверной молоточек. Это само не прекратится. Придется спуститься вниз и все-таки открыть входную дверь. Он подался затекшим телом вперед и рывком заставил себя подняться из кресла, издав при этом измученный стон. От неудобной позы у него затекла шея, а суставы свело от продолжительного сидения в кресле. Подойдя к окну и посмотрев вниз, он увидел выстроившийся перед дверью ряд шапочек с помпонами и листы с текстами песен. Исполнители рождественских хоралов. Были слышны фразы из разговора между ними: «Света в доме нет… Салли обещала, что они будут дома… Попробуй еще разок». Один из них отошел назад, чтобы оглядеть окна дома, и Эдварду пришлось поспешно скрыться за шторой. Ему совсем не нравилась перспектива стоять на морозе, слушая, как местный любительский хор старается для него. Он достаточно наслушался хоралов в самой церкви.

Бум. Последняя попытка, а затем донесся хруст гравия под ногами, и они ушли.

Он тяжело вздохнул и приподнял очки, чтобы протереть глаза. У него выдалась трудная неделя. Эпидемия зимнего гриппа в городке вынуждала его принимать пациентов по шестнадцать часов в день, после чего он возвращался домой очень поздно, выслушивая все более нетерпеливые сообщения отца Бенджамина. В первые несколько дней ему удавалось избегать разговоров с ним, но, когда священник завел привычку звонить посреди ночи, Эдварду приходилось брать трубку на случай, если звонила одна из дочерей.

«Надеюсь, ты работаешь с досье, оставленными мной на прошлой неделе?» – Святой отец говорил с ним жестко.

«Да, делаю все, что в моих силах, но меня могут отправить за решетку за любые попытки фальсификации. Я в ужасе от того, что там написано, и это еще мягко сказано».

Отец Бенджамин глубоко вздохнул.

«Так я и рассчитывал, что ты сумеешь сделать их более безобидными и понятными. – В его голосе прозвучала откровенная угроза. – Чтобы нам всем лучше спалось потом».

«Я сразу предупредил вас, святой отец, что эти материалы могут стать в будущем объектом пристального изучения». – Грудь Эдварда словно сдавило невидимым обручем от волнения.

«До самого последнего времени мы не были обязаны предъявлять кому-либо эти записи, – возразил отец Бенджамин. – Не могли же мы предвидеть изменений в законодательстве об усыновлении, дающих этим женщинам право доступа к ним. А потому вы должны обеспечить более достойное объяснение тому, что произошло с их детьми».

«Каким образом? – Эдвард вспомнил содержание некоторых из пожелтевших свидетельств о смерти, которые отец Бенджамин извлек из багажника своей машины. – Как я могу приукрасить… психозы, эпилептические припадки, хроническое недоедание и отсутствие должного ухода за малышами?»

«Не знаю, Эдвард. Ты сам выписывал свидетельства, – ответил священник. – Уничтожь самые безобразные случаи, а для остальных подбери более мягкое и понятное всем объяснение. Ты хорошо нажился на Святой Маргарите, а потому должен найти теперь выход из положения для всех нас. Как я и говорил, если выплывет наружу то, как все было на самом деле, я приму меры, чтобы твое соучастие не осталось незамеченным».

После того как отец Бенджамин бросил трубку, Эдвард уже не смог заснуть. Ему отчаянно хотелось разбудить жену и поделиться с ней своими страхами, но он заранее знал, что любое упоминание о Святой Маргарите будет встречено молчаливым неодобрением. Хотя деньги, выплаченные ему отцом Бенджамином за направления в приют множества одиноких беременных девушек, позволили оплатить образование для дочерей, содержание в уютном доме престарелых ее матери и покупку этого просторного комфортабельного особняка, Салли предпочитала не пачкать свою кристально чистую совесть даже мыслями о том ужасном месте.

Эдварда внезапно вернул к реальности чуть слышный вой собаки, донесшийся снаружи, и он заметил, что лежанка Медка пуста. Он не мог понять, куда подевался его компаньон. Такого еще не было, чтобы песик не пришел проведать его, завершив свой ужин. Вероятно, Салли вывела его на прогулку, чтобы заодно встретиться с одной из подруг в городке. Но тогда Эдвард услышал бы, как она вернулась после похода по магазинам к Рождеству, – знакомый звук ключа, проворачиваемого в замке, хлопанье дверцей буфета, лай собаки, требовавшей покормить ее, – все это непременно разбудило бы его. Пусть Салли все еще злилась на мужа из-за нежданного визита отца Бенджамина, но она бы обязательно предупредила, если бы собиралась отправиться куда-либо еще. Быть может, что-то случилось с ней или с одной из девочек, и она, спеша, в панике ушла из дома?

«Салли? – окликнул он ее, проходя по коридору к лестнице. – Где же ты?»

Осторожно спустившись по лестнице, он попал в холл. Кафельный пол оказался неприятно холодным, когда Эдвард босиком шел по нему к кухне, по пути приговаривая себе под нос: «Куда, во имя всего святого, они пропали?» Оказавшись у задней двери, он услышал, как снова заскулила собака. Он повернул голову на звук. Неужели это Медок?