– А ты не особенно паришься насчет ударить мальчика, – отзываюсь я. – Но это не по-настоящему. Вот ночью будет да. Если ты оставишь меня на той стороне, я все равно что покойник.
Она кивает:
– На орден Бидах Дуба были возложены обязанности. Ты извращаешь их, пытаясь вернуть мертвую убийцу.
– Она больше не убийца. И на самом деле никогда ею не была. Это все проклятие. – Неужели так трудно понять? Но чего я ждал? Нельзя выполоскать из человека сектантские убеждения всего за пару дней. – Что ты вообще об этом знаешь? В смысле по-настоящему знаешь? Что ты видела? Ты вообще что-нибудь видела? Или просто глотаешь все, что тебе говорят?
Она смотрит на меня обиженно и сердито, словно я поступаю нечестно. Но она, вероятно, попытается меня убить, и убить
– Много чего знаю. – Улыбается. – Возможно, ты принял меня за бессмысленного робота, но я учусь. Я слушаю. Разбираюсь. Гораздо больше, чем ты. Ты хоть знаешь, как работает атам?
– Я бью. Твари уходят.
Она смеется и бормочет что-то себе под нос. Кажется, я улавливаю выражение «тупой инструмент». С ударением на «тупой».
– Атам и та сторона связаны, – говорит она. – Он сам оттуда. Вот как он работает.
– В смысле он из ада, – говорю.
Атам у меня в кармане шевелится, словно внимательно прислушивается к разговору.
– Ад. Аббадон. Ахерон. Аид. Та сторона. Это просто слова, которыми люди обозначают место, куда уходят мертвые. – Джестин качает головой. Плечи ее поникают от внезапной усталости. – У нас мало времени, – говорит она. – А ты по-прежнему смотришь на меня так, словно я намерена стянуть у тебя деньги на обед. Я не хочу твоей смерти, Кас. И никогда не хотела. Я просто не понимаю, почему ты хочешь того, чего хочешь.
Может, дело в нашей недавней потасовке, но ее утомление оказывается заразным. Жалко, что она замешана во всем этом. Несмотря ни на что, она мне нравится. Но, как говорится, жалко у пчелки. Она придвигается ближе и проводит пальцами по моему подбородку. Я мягко отвожу ее руку.
– Хотя бы расскажи мне о ней, – говорит она.
– Что ты хочешь узнать? – спрашиваю и отворачиваюсь к деревьям.
– Что угодно, – пожимает плечами Джестин. – Что в ней было такого особенного? Что сделало тебя таким особенным для нее, что ради тебя она ушла в забвение?
– Не знаю, – говорю. Почему я это сказал? Не знаю. Я ведь знал сразу, как только услышал Аннино имя, как только она впервые заговорила. Я знал, когда выходил из ее дома и потроха мои были при мне. Это было восхищение и понимание. Я никогда ничего подобного не испытывал, и она тоже.
– Ладно, расскажи тогда, как она выглядела, – просит Джестин. – Если мы планируем истечь кровью, разыскивая ее, мне бы хотелось знать, кого мы ищем.
Лезу в карман за бумажником и выуживаю из него прижизненную газетную фотографию Анны. Передаю ее Джестин.
– Красивая, – комментирует она спустя пару секунд.
Красивая. Все так говорят. И мама так сказала, и Кармель. Но в их устах это звучало как сожаление, типа как обидно, что такая красота пропала. А в исполнении Джестин это прозвучало насмешливо, словно больше тут и сказать нечего. Или, может, я просто параноик. Как бы то ни было, протягиваю руку за фотографией и убираю снимок обратно в бумажник.
– Фотография не передает, какая она, – говорю. – Она яростная. Сильнее любого из нас.
Джестин пожимает плечами, типа по фигу. Волосы у меня на загривке приподнимаются еще на пару дюймов. Но это не имеет значения. Через пару-тройку часов она увидит Анну сама. Увидит ее, облаченную в кровь, с волосами, колышущимися словно в воде, и черными блестящими глазами. И когда она это увидит, у нее захватит дух.
Глава 25
Джестин ошибалась. Орден таки явился забрать одного из нас. Взяли ее, перед самым закатом. Без единого слова к нам подошли две женщины, немногим старше нас, с угольно-черными распущенными волосами. Джестин представила их как Харди и Райт[26]. Полагаю, младших членов ордена называют по фамилии. Либо так, либо родители у барышень сволочи.
Гидеон пришел за мной не сильно позже. Он обнаружил меня блуждающим под фонарями по мощеной пешеходной дорожке. Тоже неплохо. Адреналин снова накопился, и я был уже готов поторопить события. Он отвел меня обратно в поселок, мы прошли все здания насквозь и оказались у него в комнате, где ряды белых свечей уже изрядно оплыли, а на красном бархате покоились три поддельных атама.
– Итак, – говорю я, пока он закрывает дверь, – что ты можешь сказать мне об этом ритуале?
– Я могу сказать, что он скоро начинается, – отвечает он. Расплывчато. Словно с Морвраном разговариваешь.
– Где Кармель и Томас?
– Придут, – говорит он. Серьезность его разбивается улыбкой. – Эта девочка, – хмыкает он, – просто бомба. Никогда такого языка не слышал. В обычной ситуации я бы назвал ее нахалкой, но учитывая обстоятельства – просто удовольствие было наблюдать, как физиономия Колина обретает этот оттенок красного. – Он вскидывает на меня бровь. – Почему ты не ухаживаешь за ней?
Кармель целый день изводила Бёрка. Жаль, я не видел.
– Томас меня опередил, – отвечаю я и улыбаюсь.