Девушка из колодца

– Приносить в жертву человека – совсем другое дело. Куклы всегда стерильны и неизменны, люди же все разные. Очищение человеческого сосуда может принести больше вреда, чем пользы. Я видела печати Тарквиния-куна, знаю, что четыре уже исчезли. Когда настанет очередь последней, яд внутри его вырвется на свободу. Столько крови уже было пролито, мы не можем ждать, когда она найдет новую жертву.

– Крови? – Келли чувствует подступающую тошноту.

– Чтобы сломать каждую из печатей, требуется новое жертвоприношение. Кровь убитых, нанесенная на татуировки, ослабляет их. С каждой исчезнувшей печатью Чио становится сильнее. Всякий раз, когда Тарквиний чувствует страх или гнев, внутри его расцветает злоба, которая может даже контролировать его тело. Что-то не так, Келли-сан?

– Ничего, – спешит заверить Келли. У нее бешено колотится сердце, когда она в очередной раз дотрагивается до незаметного шрама на пальце, ее собственной печати.

– Что это такое? – с любопытством спросил вошедший в комнату Тарк. Однако, когда мико показывает ему куклу, он морщится.

– Хочешь подержать ее, Тарквиний-кун?

– А это не опасно? – спрашивает он на ломаном японском – одна из его многочисленных попыток попрактиковаться в языке.

– Печати на месте, так что обещаю, она не причинит тебе вреда.

Тарквиний берет куклу за подол кимоно, так что та просто болтается в воздухе.

– Это немного жутковато, Кагура-сан. Почему у нее черные глаза? У большинства других кукол они бесцветные.

– Потому что в эту куклу уже вселился дух. Ты видишь глаза призрака, который смотрит на мир, оставшийся снаружи.

Тарквиний едва не роняет куклу, после чего, дрожа, поспешно сует ее обратно мико.

– Вот почему мальчики не играют в куклы. А теперь, если не возражаете, я пойду в соседнюю комнату и как следует покричу.

На следующий день после отъезда отца Тарка случается неожиданное: из леса доносятся голоса, и одна из мико выходит поприветствовать посетителей.

– Одержимость злым духом, – сообщает она, вернувшись.

Ее слова приводят остальных служительниц в движение: обасан деловито выкрикивает приказы, которые остальные тут же бросаются выполнять. Не зная, как помочь, Келли и Тарквиний зачарованно наблюдают за происходящим.

Кагура выходит в сад и возвращается со свежими веточками донника и шалфея. Амайя переходит из комнаты в комнату: по периметру святилища она расставляет большими концентрическими кругами свечи, а после зажигает каждую из них. Вскоре воздух наполняется сладким дымчатым ароматом благовоний, сложенных на маленьком алтаре. Другая мико, Сая, рассыпает повсюду каменную соль, прежде чем развесить на стенах и ширмах-седзи офуда – полоски бумаги с сутрами.

Обасан снимает со стеклянной витрины одну из кукол и быстрым движением разрезает ее туловище, чтобы вынуть ватные шарики, которыми набита игрушка. Она заменяет их зернами белого риса, а после снова зашивает все красной нитью. Затем старшая мико достает большой каменный нож и промывает его горячей водой, от которой идет пар.

– Мы готовы, – сообщает она, и служительницы расценивают ее слова как сигнал к тому, что пора привести одержимого.

Им оказывается маленький мальчик лет семи. Когда встревоженные родители и другие обеспокоенные родственники вносят его в святилище, он начинает дергаться в конвульсиях. Его глаза постоянно закатываются, а изо рта вырываются ужасные, рычащие ругательства. Даже Келли и Тарквиний, которые не понимают японского, отшатываются, услышав яд, сочащийся из пены на его губах.

– Положите мальчика на пол, – командует обасан, и ее приказ немедленно выполняют, несмотря на то что теперь одержимый кричит от боли.

Каждая мико удерживает его за руку или ногу, чтобы не позволить сесть или уползти, в то время как обасан подвешивает куклу над головой мальчика и напевает что-то протяжным, звучным голосом.

Над маленьким храмом, как и над всей долиной Яген, нависает темная туча, хотя всего несколько мгновений назад светило солнце. Что-то похожее на раскаты грома проносится по Чинсей, и вопли мальчика становятся громче. Родители несчастного, которые теперь невероятно бледны, складывают руки и бормочут под нос молитвы.

В течение почти получаса мальчик корчился от боли, издавая протяжные, леденящие душу вопли. Он проклинает обасан глубоким, гортанным голосом, который не может принадлежать семилетнему ребенку. Здание охватывает небольшое землетрясение: глиняная посуда дребезжит, а земля под ногами покачивается. На пожилую женщину эти угрозы не действуют, и она продолжает длинную литанию, пока, наконец, мальчик не начинает слабеть. Его руки и ноги уже не дрожат так сильно, а голова опускается на пол. Наконец, он делает глубокий вдох и, шумно выдохнув, замолкает.

Обасан еще несколько минут держит куклу над лицом потерявшего сознание мальчика. После этого она кладет игрушку рядом с ним и берет нож.