Девственница в Париже

Тем не менее его ужасно раздражало то, что приходится пропускать партию в поло. Однако, увидев сбегающую по ступенькам Мабийон-хауз Гардению, похожую на готовый раскрыться розовый бутон, лорд Харткорт не мог сопротивляться не столько ее красоте, сколько неподдельной радости и счастью, охватившему девушку в предвкушении прогулки.

— У нас вчера был такой ужасный прием, — щебетала она. — Не понимаю, почему вы не пришли.

— На ужасный прием? — поинтересовался Берти. — Вы же не желаете нам зла?

— Он не был бы таким, если бы вы оба приехали, — ответила Гардения.

Она совсем забыла о грубости лорда Харткорта и о том, что в субботу легла спать в слезах. Она только помнила, что эти два англичанина — ее друзья и что они единственные люди во всем Париже, с которыми она может позволить себе свободно разговаривать.

— Ну и что же сделало его таким отвратительным? — спросил лорд Харткорт своим глубоким приятным голосом.

Она обернулась к нему.

— Если бы только я могла ответить на этот вопрос, — проговорила она. — Я сама спрашивала себя, что же не так, и не могла понять. Гости были такими странными, а тетя Лили отправила меня спать очень рано, почти сразу после ужина.

— Ну уж не старайтесь убедить меня, что вы не восхищены этими галантными темноглазыми французами, которые расточают комплименты направо и налево, — решил поддразнить ее Берти. — Всем женщинам нравятся французы, потому что они говорят такие лестные и необычные комплименты.

— Да разве можно им верить?! — презрительно воскликнула Гардения. — Они звучат очень неискренне.

— А мои комплименты кажутся вам искренними? — поинтересовался Берти.

— Мне кажется, любой комплимент может привести в смущение, — ответила Гардения. — К тому же все французы на приеме были немолоды, и их вид не вызывал никакого волнения души. На ужине был один ужасный человек. Я не выношу его.

— Кто это? — спросил Берти.

— Кажется, его звали Гозлен, — ответила Гардения. — Это уродливый толстый господин, почти лысый, весь какой-то жирный, и — вы даже не поверите — барон сказал, что нам с тетей Лили надо быть любезными с ним.

— Гозлен, вы говорите? — переспросил лорд Харткорт.

Внезапно его голос стал резким.

Гардения промолчала, как бы понимая, что проявила неосторожность.

— Так его звали? — продолжал настаивать лорд Харткорт.

— Да, — с некоторым колебанием ответила Гардения. — Его звали Пьер Гозлен, но мне кажется, что мне не следовало бы так пренебрежительно говорить о нем. Уверена, он неплохой человек.

— Вам нет надобности притворяться перед нами, — сказал Берти, с неподражаемым изяществом щелкая кнутом. — Мы с вами соотечественники и друзья — по крайней мере, я надеюсь на это — и меня очень расстроит, если мы не будем откровенны друг с другом в этой «лягушачей» стране. Расскажите нам о мосье Пьере Гозлене. Дальше нас ваши слова не пойдут. Мы с Вейном не болтуны.

— Я не сомневаюсь в этом, — заверила его Гардения, — но я думаю, мне не пристало отрицательно отзываться о госте тети Лили, к тому же о таком важном человеке. Это признак дурного тона и плохого воспитания.

— Почему же он такой важный? — поинтересовался лорд Харткорт.

— Я не знаю, — уклончиво проговорила Гардения.

Она не собиралась рассказывать им, как перед ужином барон зашел в малую гостиную и сказал:

— Я пригласил на сегодня Пьера Гозлена. Позаботься о нем, Лили. Ты ведь знаешь, что он без ума от тебя.

— О, опять этот ужасный тип! — вскричала герцогиня. — Зачем же вы так поступили, барон! Вам известно, как он мне неприятен: он всегда страшно напивается. После его последнего визита я решила предупредить мажордома, что для мосье Гозлена меня дома нет.

— Вы не посмеете этого сделать! — Слова прозвучали как приказ. — Пьер Гозлен очень важен, — продолжал барон, — он имеет для меня большое значение, и он раскаивается, совершенно искренне раскаивается, что его поведение доставило вам неприятности. Он объяснил мне, что в последнее время он много работал и не успевал нормально поесть, поэтому вино — изумительное и очень дорогое вино, моя дорогая герцогиня, — ударило ему в голову.

— Меня не интересуют его извинения, — раздраженно проговорила герцогиня. — Это отвратительный человечишка! Мне всегда кажется, что говорит он одно, а думает совсем другое. Ко всему, у него дряблые и потные руки.

— И все же я настаиваю, чтобы вы были полюбезнее, — бросил барон.

Его обращение с герцогиней показалось сидящей в углу Гардении дерзким и наглым.

— А если я откажусь? — спросила герцогиня.

Она стояла и, гордо вскинув голову, вызывающе смотрела на барона. В этот вечер герцогиня выглядела изумительно, мягкий полумрак гостиной скрывал желтоватый оттенок кожи и морщины на лице. Огромное бриллиантовое ожерелье казалось мерцающим обручем. Платье, искусно замаскировавшее все недостатки, присущие ее возрасту, только подчеркивало достоинства фигуры. Как обнаружила Гардения, облачению в платье предшествовало длительное затягивание герцогини с помощью Ивонны и других горничных в корсеты и пояса со множеством шнуровок.