Девственница в Париже

— О, мне так хотелось бы встретиться с мосье Блерио, — сказала Гардения. — Кто-нибудь из вас знаком с ним?

— Ну, я могу представить вас Густаву Хаммелю, а он, в свою очередь, познакомит вас с Блерио, — заверил ее Берти. — И есть еще англичанин, который много летал, — Клод Грехэм-Уайт. Ты знаешь его, Вейн?

— Встречался, — ответил лорд Харткорт. — Полагаю, времена, когда женщины станут летать в небесах, придут не скоро.

— Не будьте таким высокомерным, — взмолилась Гардения. — Если вы будете говорить подобные вещи, я примкну к движению суфражисток и буду бороться за права женщин!

— Это самая большая глупость, которую я когда-либо слышал, — сказал Берти. — Эти женщины превращают себя в чертовски надоедливые создания — прошу вас, Гардения, простите меня за подобные слова, — когда ругаются, кричат в парламенте. Это кого угодно заставит устыдиться своей принадлежности к этому полу!

— Я сама не собираюсь голосовать, — сказала Гардения, — но думаю, женщинами помыкают: во-первых, родители, а во-вторых, мужья. У женщины нет возможности самостоятельно принять решение или сделать то, что она хочет.

— Я разрешу вам делать все, что вы пожелаете, — тихо проговорил Берти.

— Вы очень добры, — беспечно заметила Гардения, — но ведь я не смогла бы поехать с вами сегодня, если бы тетушка сказала «нет».

— Почему же она передумала? — спросил Берти, с потрясающим изяществом объезжавший две стоящие у тротуара машины.

— Не могу представить, — быстро ответила она, не имея ни малейшего желания продолжать обсуждать этот вопрос. — Должно быть, потому, что женщины непредсказуемы.

— Предоставьте судить об этом нам, — засмеялся Берти. — Я всегда считал женщин таковыми. А ты, Вейн?

Казалось, лорда Харткорта этот разговор совсем не интересовал. И он спросил совершенно о другом:

— Что вы думаете о лошадях Берти, мисс Уидон? Вы согласны, что они великолепно подобраны?

— Конечно, — ответила Гардения, — и думаю, господин Каннингэм поступает правильно, что держит лошадей, а не эти шумные дымные автомобили. Такое впечатление, что у всех молодых людей в Париже есть машины.

— За исключением щеголей, — поддразнил лорд Харткорт Бертрама. — Все настоящие пижоны разъезжают в экипажах и сами правят лошадьми. Вы тут увидите пару таких экипажей, соперничающих с Берти, да и лошади попадаются прекрасные.

— Меня вполне устраивают ваши, — улыбнулась Гардения.

— Серьезно? — Берти был полон энтузиазма. — Как же замечательно. Мне так редко делали комплименты в последнее время, поэтому я особо ценю те, которые мне все-таки перепадают.

— Не поощряйте его, — с насмешливой серьезностью попробовал настаивать лорд Харткорт. — Если вы не перестанете, ему захочется править шестеркой, а тогда мы ни за что не проедем под Триумфальной аркой.

Гардения рассмеялась. Прогулка доставляла ей гораздо больше удовольствия, чем она предполагала. От сознания, что она, возвышаясь над прохожими, едет в этой модной высокой, хотя и крайне неудобной коляске в обществе двух самых красивых, как она втайне от всех считала, молодых людей, ее охватывал восторг.

Она надела одно из своих самых очаровательных платьев и знала, что розовый креп с ажурными голубыми лентами вокруг шеи, запястий и талии очень шел ей. Ее крохотная шляпка, отделанная венком из роз, служила великолепным обрамлением для ее очаровательного личика и усиливала блеск ее глаз. Она не была бы истинной женщиной, если бы не понимала, что все, кого они встречали на своем пути, оборачивались им вслед, чтобы еще раз взглянуть на эту живописную картину, которую они собой представляли.

— Я так счастлива! — воскликнула она, и лорд Харткорт, который не смог остаться равнодушным к столь сильному чувству, прозвучавшему в ее словах, посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я начинаю думать, что вам слишком мало надо для счастья, — сказал он.

— Часто именно мелочи могут сделать человека несчастным, — ответила Гардения. — Можно каким-то образом устоять против большой беды и крушения всех жизненных надежд, но мелочи доводят человека до слез.

В ее голосе слышалась дрожь, что заставило лорда Харткорта почувствовать себя виноватым. Он был раздражен, что Берти вынудил его играть роль третьего лица при встрече любовников, однако он постарался скрыть плохое настроение и был полон решимости сделать все, что в его силах, чтобы стать более любезным.

— Ты обязан поехать, — настаивал Берти. — Тебе прекрасно известно, что герцогиня не выпустит Гардению из виду, пока у нее не появится надежда, что она будет в твоем обществе. Потом мы что-нибудь придумаем, но в первый раз, Вейн, будь другом, позволь мне написать этой старухе, что мы оба заедем за Гарденией завтра утром.

— Почему я должен подыгрывать в этом многообещающем любовном спектакле? — с горечью проговорил лорд Харткорт.

— Только потому, что без твоей помощи не будет ни романа, ни чего-то другого, — продолжал ныть Берти.

Невозможно долго находиться в плохом настроении в ответ на подобную откровенность, и в конце концов лорд Харткорт весело засмеялся и согласился стать тем, что он называл «третьим лишним».