Девочки из колодца

Тысячу тысяч врагов убил я, Нергал.
Тысячу тысяч эламитов грязнобородых поверг я, Нергал.
К ногам твоим поверг, да возвеселится жестокое сердце твое, Нергал.
Кровью их напою тебя, Нергал.
Слюной их омою твои пыльные ноги, Нергал.
Печень их возложу на зубы твои, о Нергал…

Бабушка отжала постиранное (это были элсины джинсы, не стиравшиеся с момента приобретения) и полезла вешать их на веревку, натянутую над ванной. Она решительно взгромоздилась на табуретку и на миг перестала воспевать Нергала. Воспользовавшись паузой (когда старушка пела, она была глуха, как тетерев), Элси крикнула снова:

– Бабуль, хватит про Нергала!

– А? – отозвалась после краткого молчания старушка. – Про Нергала не нравится?

Она, кряхтя, слезла с табуретки и выглянула из ванной. Ее морщинистое лицо раскраснелось, очки с толстыми стеклами запотели.

– Зря, внуча. О-ох, зря… Грядут времена страшные, кровавые… Нутром чую. А нутро у меня, внуча, чуткое, девять детей выносило, как ты думаешь, милая моя…

Элси осторожно сняла ножом с заготовки лишнее. Снова принялась водить ручкой, заполировывая возникшую неровность.

– Нергал, – повторила она. – Хорошо, назову этого Нергал-Убийца.

И, отставив фаллос, залюбовалась.

Бабушка снова скрылась в ванной, откуда вскоре понеслось:

Откуда кровь на ногах твоих, Нергал?
Я топтал поверженных, вот откуда кровь.
Откуда кровь на бедрах твоих, Нергал?
Я насиловал девушек, вот откуда кровь.
Откуда кровь на руках твоих, Нергал?
Я убивал мужчин моими мечами, вот откуда кровь.
Откуда кровь в волосах твоих, Нергал?
Пить хотел, к водам рек наклонился, волосы в воду опустил, тысячи тысяч убитых мною по рекам тем плыли, вот откуда кровь.
Велик ты, Нергал!
Идет Нергал, за ним кровавый след.
Идет Нергал, перед ним трепет и смятение.
О! Идет Нергал!

– Идет Нергал, – повторила Элси. И вдруг ей стало не по себе. Даже поежилась. А вдруг и впрямь идет?

На кухне появилась Тилли. Заспанная, встрепанная. Сунулась в чайник, плеснула в первую попавшуюся чашку жидкого чая, с вечера оставшегося.

В первые дни житья у сироток бабушка пыталась было мыть посуду, но куда там! Сумасшедшее чаепитие на то и сумасшедшее, что никогда не прекращается, так что и перемыть все чашки никак невозможно. И не пытайся, бабушка, сказала ей Лэсси (та попробовала было Лэсси на свою сторону перетащить: «Эти-то, сестры твои, дуры пропащие, но ты-то…») Вычерпай ручей ложкой. Выпей море. Постигни замыслы богов. Но только не мой посуду в Мармеладном Колодце. И на небо показала, на звезды, что над колодцем скупо рассыпаны (на все скуден колодец и на звезды тоже).

– Что наверху, то и внизу, – сказала Лэсси. – Что на небе, то и на земле. А что мы имеем на небе?

Бабушка задрала голову, очки на звезды нацелила. Небесный Шляпа приподнял шляпу. Вселенская Чайная Соня звучно храпела в чайнике. И не надейся, Алиса, что тебе удастся перемыть здесь посуду или хотя бы навести порядок. Это же су-ма-сшед-шее чаепитие. Что наверху, то и внизу. Внизу даже, пожалуй что, даже поприличнее.

Увидев, что и звезды небесные девиц-нерях поддерживают, бабушка рукой махнула. Спорить с волей богов она привычки не имела. Но стирку все же затеяла неугомонная бабка. И заплатки, где надо, поставила.

– Ты что встала такую рань? – спросила Элси у Тилли, которая откровенно не выспалась и потому а) тормозила; б) пребывала в осатанении.

– Уснешь тут, когда гимны воспевают, – прошипела Тилли. Выпила чаю. Еще налила. Снова выпила. Поглядела на новый фаллос, об имени спросила. Услышав «Нергал», зашипела.

– Лэсси говорит, «харигата может быть грубым», – процитировала Элси. – Пусть этот будет грубым.

Тилли подсела за стол, повозила пальцем в чайной лужице. Элси торопливо отодвинула в сторону почти готовую работу.

– Не раствори мне «продукцию», – сказала она. – Из мармелада, чай, не из железа.

– Послушай, Элси, – сказала Тилли, внезапно забыв и о Нергале, и о том, что благодаря бабкиному пению не выспалась. – А ты с Марком…

Элси мгновенно ощетинилась.

– Что – я с Марком?

– Как он – ничего?..

Элси окрысилась:

– Ничего – был твой этот, как его… А Марк… он…

И в кротких глазах Элси проступили от обиды слезы.

Тилли сжала ее руку своими крепкими шершавыми пальцами.