Девочки из колодца

Бабушка-хлопотунья с ними на кухне не сидела. Стеснялась.

Так и шло, день за днем, а Верховный Холуй все не давал о себе вести. Наконец Тилли освирепела и снова в офис отправилась.

Младший Холуй встретил ее неожиданно приветливо. Сказал, что изделия уже выполнены в упругой резине и продаются в фирменном магазине. Тилли, не слушая, спросила о деньгах. Когда остальные выплатят? И снова акт сдачи-приемки потребовала.

Младший Холуй сразу подкис и насчет положения фирмы буркнул. Но добавил – из расположения к Тилли, которое ощущал на самом деле, – что Верховный Холуй в конце недели возвращается в Вавилон. Так что имеет смысл позвонить и задать все эти вопросы непосредственно ему.

И ощутила вдруг Тилли, как ярость перестает жечь ее, ледяной становясь. Окурок сигаретки на пол бросила. Поднялась.

– Ладно, – промолвила, – его спрошу.

Младший Холуй выбросил ее из головы, как только с глаз скрылась. А Тилли Младшего Холуя из головы не выбросила. Шла и о нем думала.

И вдруг видит – идет Нергал. Ноги по бедра грязью забрызганы, черные волосы в сто двадцать кос заплетены, широким золотым обручем на лбу прихвачены, по плечам рассыпаны. В руках у Нергала два меча, как день горят. По великолепной спине пот струится, лоснится спина, играет – прекрасен Нергал.

В одной набедренной повязке был и вожделение будил и ужас.

Побежала Тилли следом за Нергалом, ибо только он один мог утолить голод ее, терзавший ее жестоко.

Догнала, руки его коснулась.

– Возьми меня с собой, Нергал!

Повернулся к ней Нергал. Борода у Нергала золотом выкрашена, в мелкие пряди завита. Увидел внизу, у ног своих босых, козявку маленькую, одинокую, маленьким своим смертным гневом переполненную. Спросил, будто ветром зловонным дохнул:

– Что тебе, дочь?

И ответила Тилли:

– Мне голодно, Нергал.

Повернулся Нергал и дальше по Вавилону пошел. И Тилли за ним следом побежала.

А кто еще Нергала видел? Да многие в Вавилоне видели, как идет Нергал, освобождение гневу их из тесных оков. И выходили, чтобы идти за Нергалом следом.

Так все больше и больше народу вслед кровавому богу шло, и скоро первая кровь полилась в Вавилоне. Как до богатых кварталов дошли, так и полилась. Для начала забегаловку, хрусталем сверкающую, где холуи файф-о-клокничали, разгромили и двух человек прибили разломанными стульями. Остальные разбежались, побросав радиотелефоны, мешочки с сиклями, девок длинноногих с волосами, в синий цвет крашеными. Деньги, понятное дело, прибрали, кто первый ухватил; радиотелефоны разбили, девок снасильничали и волосы им поотрезали тупыми столовыми ножами, в жирном соусе испачканными.

Понравилось.

Дальше пошли.

И пошли, и пошли!..

Тилли – та только до Мармеладного Колодца дошла. Ей ведь много не надо – быстро же утолил Нергал маленький смертный ее голод. Принесла с собой в Колодец еды в сумке, денег в горсти и пеструю шаль, в спешке подобранную.

Прочие в Колодце встретили Тилли тревогой. Тилли-то, покуда за Нергалом по городу шла, ничего толком не знала. А в Колодце знали, потому что радио слушали.

Марк сказал:

– Я же говорил, что начнется! Вот и началось.

Бабушка-хлопотунья заплакала:

– Быть крови большой!

Лэсси попросила:

– Покажи шаль-то!

А Элси только повздыхала и проговорила совсем тихонечко:

– Давайте пока что дома сидеть и не ходить никуда.

На это Марк заявил:

– Вот уж нет.

И из дома тотчас же ушел.

Тилли на стол выложила то, что в сумку ее поместилось: мяса кусок, хлеба две краюхи, конфет слипшихся – коньяк в шоколаде.

И сели ужинать.

Радио шелестело из розетки:

– …административным сооружениям нанесен большой урон… число жертв неизвестно…

Потом радио закашлялось, захрипело и мертво замолчало. Впервые за все то время, что жили девочки в Мармеладном Колодце, не издавало оно ни звука. И вдруг, точно прорвало – да так громко:

– Отныне власть в Вавилоне переходит в руки мар-бани, единственной политической силы, способной защитить права трудящихся и эскплуатируемых…

От этих слов всем почему-то тошно стало. А Тилли сказала ни с того ни с сего:

– Нергал пришел. – На подоконник пересела, закурила, выругала себя за то, что сигарет хороших не украла, пока магазин громила (ей больше нравилось зеркала бить). На звезды поглядела, ногой покачала. И добавила негромко: – Как красив он, Нергал.

Бабушка испугалась и из кухни тихонечко выбралась. Нинурте молиться ушла.

А три бедных сиротки до утра на кухне сидели, пока всю еду не съели. Звезды шли по красноватому небу друг за другом, поочередно в окно заглядывая. И зарево стояло над Вавилоном, будто Орда пришла и костры свои по всему горизонту запалила.

Третий день гуляет по Вавилону веселое пламя. Треск, грохот, звон разбитого стекла. В бесконечном этом карнавале, где смешались день и ночь, смерть и смех, растворился Марк. Ясный, светлый, ласковый Марк. И, вроде бы, не так уж долго любила его Элси, – ну что такого, пришел из никуда, ушел в никуда, всего-то и прожил с нею, может быть, месяц, – а все же тоска глодала ее, не пускала дома сидеть.