Девочке в шаре всё нипочём

Ближе к вечеру, в облаке влажного уличного холода и едва различимого аромата оранжерейных цветов является отец. С очередным букетом. Ма уже навела красоту, разложила закуски по тарелкам, запекла кусок отборной вырезки с яблоками и черносливом. Бокалы натёрты и блестят, столовые приборы на местах, полотняные салфетки замысловато скручены, чтобы «как в ресторане». Ма и отец воркуют, даже я слабо улыбаюсь. Не хватает только фотографа, чтобы запечатлеть всё это благолепие для рекламного каталога или просто на память.

– Ой, какая ты молодечик! Как всё красиво! – щебечет Инусик. Она только что вошла, расцеловала Ма в обе щеки, а её супруг вручил букет. Да, ещё один.

Взрослые рассаживаются, пристраиваюсь в уголке. Обычно я их сторонюсь, но сегодня готова сделать исключение.

Ма кокетничает, отказывается от вина, картинно складывая ладошки на животе. Инусик рассыпается в поздравлениях. Её муж пошловато хохмит, называет отца настоящим мужиком и предлагает Инусику тоже поработать над созданием младенца.

– Ну, ко-отя, – тянет она, притворно смущаясь.

Он щерит прокуренные зубы и опрокидывает в себя вторую рюмку коньяка. Я смотрю, как дёргается кадык на жирной щетинистой шее. Котя, надо же. Скорее, рассвиняченный медведь, которого ради смеха нарядили в дорогой костюм и украсили золотыми часами.

– А вообще, это такая радость! – восклицает Инусик. – Правда же?

На волне восторга и алкогольного градуса она поворачивается ко мне:

– Вот и ты стала на человека похожа, причесалась, похорошела. А мы боялись, что начнёшь психовать и вены резать, или что вы там ещё творите, когда выделываетесь?

Откладываю в сторону бутерброд с красной рыбой и сладеньким голоском спрашиваю:

– Кто – мы?

– Вы… – она заглатывает остатки вина из тонконогого бокала, закусывает и продолжает вещать с набитым ртом. – Эти, как правильно? Малолетние панки.

– Панки воняют, потому что не моются, – вклинивается Котя.

– Мы не панки, – я смотрю на него в упор. Инусик дура, на неё жалко и два слова потратить. Он тоже не похож на интеллектуала, но взгляд более осмысленный.

– А кто?

– По-разному. Неформалы.

– И что вы такое необычное делаете? – Котя заинтересовался: тема младенцев ему наскучила, а тут что-то новенькое.

– Ничего не делаем.

– Обычные ребята, – мягко поясняет отец, – как все. Ну, эпатируют, одеваются броско, ничего особенного.

Он что, меня защищает? Адвокат нашёлся.

– Нет, – говорю Коте. – Мы – не все. Мы умнее.

– И скромнее, – поддевает Ма.

Инусик прыскает.

– Значит, ты умнее меня? – уточняет Котя.

Разговор становится увлекательным.

– Скорее всего.

– И почему же?

– Потому что много читаю, слушаю настоящую музыку, общаюсь с мыслящими людьми и не позволяю себе хамских шуток про беременность, – с милой улыбкой говорю я.

– Знаешь, это невежливо, – шипит Ма.

– Зато правда.

– А вот мне интересно, – не унимается Котя. – Почему ты считаешь свои книги правильными и музыку настоящей? И вот этих своих людей – таких же, как ты, да? – мыслящими? Я сейчас мало читаю, а раньше, например, Достоевского и Куприна любил. Это нормальная литература? А джаз тебе как? Тома Вэйтса знаешь? Или он – бездарь?

Котя всё больше распаляется, Инусик и Ма озабоченно переглядываются.

– Ладно, давайте выпьем за здоровье малыша, – предлагает отец.

– Нет, пусть она ответит, – Котя обтирает салфеткой потное лицо, – а потом выпьем. Так скажи мне, самая умная девочка на свете, что такого необыкновенного в тебе и твоих малолетних панках?

– У нас своя культура и философия, – не ведусь на сарказм и продолжаю излучать дружелюбие.

– Да ну? И в чём суть вашей философии?

– В свободе.

– Вы что, в тюрьме? Или вас притесняют?

– Нет, я о настоящей свободе.

– Это как?

Ёлки-палки, разве можно объяснить настолько очевидную вещь? Что ему от меня надо? Ведь и ежу понятно. Свобода – это свобода!

– Сами знаете, – говорю.

– Знаю, – соглашается он. – И тебе расскажу. Ваша свобода – это чужие пафосные слова про смысл жизни, которые вы заучили, как стишки, и считаете признаком ума. Но это не главное. Главное, чтоб костюмчик сидел, так? Куртку с заклёпками, портки дырявые, армейские ботинки, что ещё? А кроме шмотья и песенок, за душой у вас – ноль. Не, ты не обижайся, это нормально, со всеми сопляками бывает. Мы вот в своё время индейцев изображали, как в кино с Гойко Митичем. Изображали ведь? – кивает он отцу.

– Чингачгук Большой Змей? Нет, я шпионов ловил, – отец старше лет на десять. – Разоблачал диверсантов. «Граница на замке! Сдавайтесь, вы окружены!»

– «И вот Чингачгук начинает свой рассказ», – гнёт своё бывший индеец.

Они пьют, едят и увлечённо обсуждают своё старьё. На меня можно не размениваться, эту тему закрыли. Как всегда, ничего нового. И всё-таки злюсь. Я бы могла объяснить, если бы очень постаралась. Но для этого пришлось бы назвать Котю ничтожеством. Потому что опустился, раскабанел, упёрся лбом в бумажник. И живёт с безмозглой скучной бабищей. Все её интересы сводятся к сплетням и глянцевым журналам. Ах да, забыла про блестящие цацки.

– Последняя модель, – хвастается Инусик. – Прелесть, правда?