Отцу о своем рандеву с матерью Конрауд не рассказал, поскольку знал, что его одобрения не получил бы. Ни о своей бывшей жене, ни вообще об их браке и причинах его распада, отец никогда не говорил. В последние месяцы Конрауд периодически — особенно когда находился в подпитии — заговаривал о расставании родителей, но в ответ каждый раз слышал от отца лишь гневные упреки и матерную брань в адрес матери, которая ему якобы изменяла.
Мать поинтересовалась, как у него дела, на что Конрауд пробурчал себе под нос какой-то дежурный ответ. Он в основном молчал, пока мать подыскивала темы для беседы. Они не виделись почти год, и неожиданно для себя Конрауд заметил, как она постарела: морщины стали более глубокими, кожа больше не сияла здоровьем, а в волосах проглядывала седина. Когда-то давно он спрашивал у матери, как она познакомилась с отцом, и она рассказала ему о танцевальном вечере, который проводился в одном заведении. Шла война, и на том вечере было немало солдат, которые оказывали ей непрошеные знаки внимания. Девушка уже не знала, куда деваться от назойливых кавалеров, когда появился он — уверенный в себе молодой человек, настоящий джентльмен, который в мгновение ока их разогнал. Все происходило довольно стремительно: через какое-то время будущие родители уже жили вместе в ожидании первенца — Конрауда. Со свадьбой тоже решили не затягивать, хотя женщина даже точно не знала, чем занимается ее жених в плане профессии. Более того, мать до сих пор утверждала, что в то время и не догадывалась об истинной сущности отца. Иногда к ним в дом приходили солдаты, визиты которых неизменно заканчивались тем, что отец вступал с ними в потасовку. Бывали у них и моряки с торговых судов, и в этом случае тоже отец нарывался на неприятности. В довершение всего он повадился устраивать в доме спиритические сеансы, в результате которых происходили очередные скандалы. Постепенно мать осознала, что ее мужу плевать, законна ли его деятельность или нет: единственное, что его интересовало, была нажива. Даже если кто-то нес ущерб от его махинаций, с отца все было как с гуся вода. Мать старалась смотреть на его делишки сквозь пальцы, но все больше убеждалась, что выйти замуж за такого человека было поспешным решением. Потом родилась Бета.
— Может, переедешь ко мне на восток? — спросила она, когда они сидели в «Хрессингарскаулинн», где фоном звучала веселая болтовня посетителей. Было очевидно, что этот вопрос стоил матери немалых усилий.
— Я хочу жить в Рейкьявике, — ответил Конрауд, осознавая в тот момент, что своим отношением нисколько не способствует тому, чтобы мать комфортнее чувствовала себя в его присутствии. Он и сам не знал, откуда взялось все это презрение, ощущение стыдливости, которое накрыло его, не успел он перешагнуть порог кафе, и почему в его душе закипает злоба. Возможно, причина заключалась и в том, что два вечера подряд он напропалую пил со своими приятелями и теперь пребывал не в лучшей форме.
— А если тебе снять комнату? Ты ведь не обязан с ним жить, — продолжала мать. — Ты уже взрослый, можешь сам о себе позаботиться.
— Ну да, может, и сниму.
— Вот-вот, не тяни с этим…
— Вообще-то, это мое дело, где жить, — высокомерно перебил ее Конрауд. — Я делаю то, что хочу и когда хочу.
— Ну да, конечно. Прости, что влезла не в свое дело.
Они оба помолчали.
Затянувшуюся паузу прервала мать:
— Что-то ты мне кажешься немного… Как твое самочувствие?
— Лучше всех. Ты лучше про себя расскажи. Твое-то самочувствие как? — огрызнулся он.
— Да что с тобой происходит, Конрауд?
— Ничего.
— Ну как же? Почему ты такой озлобленный? Ты на меня сердишься?
— Ни на кого я не сержусь.
— Но что же все-таки случилось, Конрауд?
— Даже не знаю, о чем вы думали, когда решили нарожать детей: меня и Бету. Мы ведь для вас досадная оплошность. Ошибка молодости. Зачем мы вообще нужны? Что у вас в головах творилось?
— Это неправда, Конрауд.
— Родили нас, а потом раз — и только тебя и видели! Укатила подальше от всего этого дерьма.
— Это не так, Конрауд, — покачала головой мать. — Я уехала, не потому что мне просто так захотелось.
— Ну как же! А почему тогда?
— Я больше не могла с ним жить.
— Вот оно что! Не могла, значит.
— Да. Именно поэтому я и уехала.
— Ну естественно.
— Послушай меня, Конрауд. На то была причина.
Он опустил взгляд в чашку с кофе.
— Я не могла тебе все объяснить, потому что ты был еще слишком мал, чтобы понять определенные вещи. Тебя он никогда не обижал — всегда хорошо обходился с тобой. Я понимаю, что ты очень к нему привязан, несмотря на все его недостатки, но теперь, видимо, пришло время рассказать тебе правду.
— Какую правду? Сейчас начнешь что-нибудь сочинять про отца?
— Нет, Конрауд. Тебе я никогда врать не стану.
— Он говорит, что вы развелись по твоей вине.
— Знаю.
— Что ты ему изменяла. Что у тебя был любовник. Он предупреждал, что ты будешь рассказывать мне о нем всякие небылицы, а в своем предательстве никогда не признаешься. Еще он говорил, что нельзя верить ни одному твоему слову.
— Все случилось из-за Беты, — прервала его тираду мать.
— При чем здесь Бета?