Девочка со спичками

От ворот школы вился замусоренный переулок, в котором они с Агатой часто зависали, обсуждая все на свете. За ним сонно моргали многоэтажки, продирая заспанные глаза; распухшим серым телом торчал из оврага Завод. Чуть дальше шумела объездная дорога, по которой день и ночь мчались автопилоты в сторону Москвы. Горизонт в том направлении всегда горел едва заметным синим светом – мертвый неон, когда-то давно забравший Москву в плотное сияющее кольцо. Оно было видно только ночью и появилось еще до рождения Полины. Взрослые называли его Границей.

Полина не до конца понимала, как и почему появилась Граница: она как-то загуглила короткое видео с президентом Лапиным, где сообщалось: «Инициаторами визового режима выступили жители городов-миллионников, которых беспокоила неконтролируемая миграция консервативной и малообразованной части общества в мегаполисы. Чтобы обеспечить каждому равный и справедливый доступ к благам, была введена система социального рейтинга и…» – и прочее бла-бла-бла, которое Полина силилась понять за обилием канцелярита. Но, кажется, суть сводилась к тому, что Граница окончательно разделила людей на технократов и консерваторов. Технократы слыли достигаторами; их религией стали наука, карьера и инновации, программирование, биология и химия, скорость, оптимизация и прогресс.

Консерваторы же предпочли не проживать свою жизнь в бесконечной гонке; они яростно отрицали мир, повернутый на скорости внедрения нового; они не приняли наноинженерию и медицину роботов, ссылаясь на их вред для здоровья; они отрицали микрочипы и жизнь в виртуальной реальности, и, чтобы компенсировать это, ударились в религии – православие, буддизм и неоязычество, в альтернативную медицину и агропромышленность. Консерваторы предпочитали знать мало, только то, что им нужно для жизни, – так, по их словам, они боролись с нескончаемыми потоками информации, которые тщетно мечтали объять и переработать технократы.

Мама иногда рассказывала Полине о том времени, когда только включили Границу: по ночам на улицах тогда стреляли, около Москвы взрывали машины тех, кто пытался прорваться без визы, а по всей стране начались стихийные протесты. Впрочем, они быстро утихли, потому что Лапин именно тогда ввел знаменитый ББД – базовый безусловный доход. Так те из консерваторов, кто мечтал ничего не делать, получили наконец легальную возможность для этого. И, к сожалению, оказались в большинстве.

Амбициозным и зубастым не оставалось ничего другого, как «дрочить на соцрейтинг», – отец всегда злобно швырялся этой фразой, когда заставал жену и дочь на кухне за тихой беседой о Границе, – и прорываться в мегаполисы легально. Без денег и связей, с помощью собственных мозгов и достижений это сделать было практически невозможно – по крайней мере, об этом Полине часто твердили учителя. Конкурс в вузы крупных городов зашкаливал за тысячу человек на место, а работу без технических и естественнонаучных знаний найти было огромной проблемой.

Школы из городов и регионов яростно соперничали за звание самой продвинутой; преподаватели и репетиторы потрясали сертификатами соответствия от ведущих вузов, обещая «поступить подростка во что бы то ни стало». Особым шиком для школьника считалось попадание на виртуальную «доску почета» Общероссийского школьного комитета. За доску давали очень много баллов к соцрейтингу, и это стало одним из способов увеличить свои шансы на поступление. Отличники и отличницы днями и ночами, до красных глаз, строчили заявки, чтобы попасть на доску, объединялись в группы, соревновались между собой и конкурировали, как самые настоящие взрослые. Взрослые быстро подхватили эту идею, от скуки превратив ее в шоу национального масштаба – вроде чемпионата России по футболу. Кто-то делал ставки на чужих детей и выигрывал, кто-то поступал в Москву и менял свою жизнь навсегда, кто-то ломался и сходил с дистанции – с публичными стримами и проклятиями в адрес конкурентов, – но тем, кто наблюдал за этой игрой, никогда не бывало скучно.

Так и появилась Битва Школ – сложнейшая олимпиада по пяти предметам, выиграть в которой почти всегда означало поступить на бесплатное обучение в университет одного из городов-миллионников. И именно в ней Полина мечтала поучаствовать через месяц – но все могло сорваться из-за банальной ссоры с Карповой. Из-за дурацкого эссе.

«Ирина Львовна, здрасьте, да, извините, не подумала как следует».

«Я перепишу и сделаю все правильно, простите».

«Я готовилась к Битве весь год, дайте мне, пожалуйста, шанс».

Полина гоняла в голове эти неискренние формулировки и поспешно отбрасывала. Ее подташнивало всякий раз, как нужно было за что-то извиняться, – особенно за то, в чем она не чувствовала вины. Отец приучил ее ощущать себя виноватой постоянно и за все, на что падал его нетрезвый взгляд, – и поэтому сейчас любые извинения в ее голове звучали пошло и фальшиво. Полина знала, что с биологицей такое не прокатит, – к ней нужно было или сразу приходить с переписанной работой, или даже не открывать рот: Карпова не терпела балаболов.