Девочка со шрамами. Истории, которые помогают жить

Это, конечно, очень странное решение: держать в одной палате тех, кто только что лишился ребенка, и тех, кто лежит на сохранении или готовится к родам. Есть в этом что-то садистское. Представь: тебя привозят после чистки, ты лежишь, пустая. Вот три часа назад ты была будущей мамой, а сейчас уже пустая. Выпотрошенная. И физически, и морально. Еще жутко тошнит, все болит, кажется, что внутри бомба взорвалась. А рядом с тобой девочка с животом разговаривает. Мол, ты мой маленький, ты мой хороший. Твоего маленького и хорошего нет, а ее – есть, и прямо перед твоими глазами.

Не знаю, какого уровня нужно иметь человеколюбие и дзен, чтобы не начать в этот момент люто ненавидеть и девушку эту, и ребенка ее, и весь мир, и себя, свое тело, которое устроило тебе вот такую подставу.

Вещей оказалось немного, Аня собралась за двадцать минут. Потом зашла к медсестрам, поблагодарить за заботу. Та ворчливая дама, хоть и возмущалась всю дорогу по любому поводу, а опекала хорошо. В ночь после операции просидела около Аниной кровати, не отходя, так как состояние было непростое: рвота, сильные боли, температура, да и уколы потом ставила аккуратно. Аня знала, что такое отношение – редкость. Ее прошлый опыт лечения в больнице был совсем другим. Оставив конвертик и заранее купленные конфеты, спустилась вниз, забрала куртку у старенькой гардеробщицы и вышла на улицу. Вокруг цвела весна.

Капель, лужи, игривые лучи солнца и особенный запах. Удивительно, как это бывает: твоя жизнь, кажется, кончается, а вокруг все только начинается.

В кармане завибрировал телефон. Марк, параллельно чертыхаясь в сторону соседа по пробке, сказал, что все еще едет, и придется подождать. Обратно в больницу идти не хотелось, да и нужды не было. Тепло, ветра нет, идеальное время для посидеть на лавочке, жмурясь и никуда не торопясь.

Мыслей не возникало. Чувств тоже.

Очень странное состояние у меня было в тот момент. Вроде как все понимаешь. А вроде как ничего по этому поводу не ощущаешь. Словно тебе эмоциональную сферу ватой окутали, в несколько слоев, и ничего оттуда не пробивается. Вакуум. Сейчас вспоминаю немного со стороны: душераздирающая ведь сцена. Сидит девчонка, одна, на лавочке у больницы. С сумками какими-то. Неделю назад потеряла ребенка, ребенка, которого очень хотела, планировала, все сделала правильно. Ребенка, которому каждый день с момента положительного теста пела «За печкою поет сверчок» и рассказывала, какая классная жизнь их ждет. Ребенка, которому уже выбрала имя и цвет обоев в детскую. Сидит и даже не плачет. Если мне когда-нибудь приспичит стать художником, я нарисую этот момент и назову его «Отчаяние».

– Нюся, а ты что тут-то торчишь, а?

Прорвавшийся сквозь пробки Марк неожиданно появился перед Аней.

– Замерзла же, наверное! Не хватало сейчас еще сверху заболеть. Давай бегом в машину. Это все? Все вещи?

– Да-да, все. Не замерзла, теплынь же вон какая. Ты как?

– Нормально, прости, долго ехал. Пробки – жуть. Ну что, домой?

– Домой.

Дома было хорошо. Лучше, чем в больничной палате, с чужими людьми, уколами, очередью в душ. Аня даже как-то приободрилась, заулыбалась. Марк явно готовился к ее возвращению: в вазе стояли цветы, холодильник забит едой, посуда перемыта, и кот Гриня вычесан.

Потекли размеренные будни. Аня не стала откладывать возвращение к проектам, работа отвлекала, занимала мысли и время. Восстановление шло быстро, на плановом осмотре Артур Викторович был доволен, хвалил.