«Куклы смотрят на меня, но это не сон.
И не видение.
Не мой ночной кошмар, а моя непонятная реальность. Шесть красивых кукол сидят на кровати в ряд и шепчут, что готовы расступиться, чтобы я устроилась между ними. Они молчат, но я слышу их шёпот. Они зовут, но я знаю, что это ложь. Куклы не умеют говорить. А шепчет мне сама Смерть.
Ведь скоро – четырнадцатое.
Мой любимый день.
Куклы не понимают слово „Четырнадцатое“, а Смерть его знает. И видит, что я его жду. Мы все его ждём, даже куклы, которые не умеют говорить и думать, которые пусты, зато красивы, которых я купила, чтобы посмотреть, как они рассядутся на моей кровати в ожидании Дня.
Которых я не боюсь.
Я смотрю на них и понимаю, что не боюсь. Ведь они не символ, не посланники и даже не послание – они всего лишь мой сон. Сон обрёл реальность, потому что я так захотела, и будет реальным настолько, насколько я этого захочу, ведь я управляю своей реальностью и никому не отдам это право. Я купила кукол, чтобы убедиться, что не боюсь. Я купила кукол, чтобы убить их – и так победить свой кошмар. Куклы этого не знают, ведь они пусты, умеют лишь улыбаться и шептать чужие слова, повторяя то, что Смерть хочет сказать мне. Пытаясь заставить сделать то, чего я делать не хочу. И потому судьба их предопределена.
Я смотрю на них, сидящих в ряд.
Я смотрю на них, стоящих на вытоптанном мною снегу. Вокруг сугробы. Я на пустыре. И куклы на пустыре. Облитые жидкостью для розжига. До сих пор непонимающие, что происходит. Я знаю, что им придётся умереть, и хочу сделать это скорее, потому что, умирая, куклы заберут с собой мой страх.
Я чиркаю зажигалкой.
И смотрю, как пламя начинает лизать пластиковых красоток. Пустых. Не умеющих ни говорить, ни думать.
Они даже кричать не умеют и молчат, когда их пожирает пламя. Молчат.
А я – улыбаюсь…»
С Леонидом Шевчуком Феликс договорился встретиться в том же заведении, что в прошлый раз. Понадеялся, что «привычное», в каком-то смысле, место поможет Шевчуку вести себя спокойно, однако начало беседы получилось немного нервным.
– Ваши действия начинают походить на преследование, – произнёс Шевчук, даже не поздоровавшись. – Вы говорили с моей женой!
– Мы не могли не проверить ваше алиби.
В ответ – тяжёлое сопение.
К жене Шевчука ходил Колыванов, сказал, что алиби она подтвердила, держалась спокойно. Но будущий топ-менеджер, кажется, пережил несколько неприятных моментов.
– Ольга удивилась тому, что мне потребовалось алиби.
– Наш сотрудник должен был сказать, что мы проверяем все версии, в том числе ту, что Викторию Рыкову убили из-за проблем на работе.
– Но ведь вы понимаете, что всё это шито белыми нитками?
– Я – да. – Вербин ответил спокойно и чуть поднял брови.
Опять услышал сопение, но, судя по выражению лица Шевчука, его супругу подобное объяснение удовлетворило.
– И ещё вы приходили ко мне на работу, – чуть тише продолжил Шевчук.
– Рутинная проверка, Леонид Дмитриевич, ничего более.
– Из-за вашей так называемой рутинной проверки по компании поползли неприятные для меня слухи.
Говорить о том, что слухи поползли не из-за следственных действий, а «благодаря» его служебному роману, Вербин не стал – не маленький, сам понимает. Поэтому выдержал короткую паузу и произнёс: