Странно повело машину, она вильнула к обочине, и Андрей Петрович ощутил, как закружилась голова и обмякло тело. Он сбросил газ, на «нейтралке» скатился с косогора к лесополосе. Наверняка поднялось давление. И сердце колотилось как загнанное! Сказывались, конечно, и жара, и нагрузка — шесть часов за рулем. Он путался в названиях лекарств, ориентировался по упаковкам. И сейчас привычно принял зеленую таблетку, запив нарзаном. Точили горло приторно-терпкие запахи паслена и амброзии, джунглями вставшей вдоль огорода. На нем внаклонку работали женщины. Вкрадчиво шумели высокие, сквозящие листвой ясени, под которыми укрылся «жигуленок». Осенняя степь жила своей неизменной испокон веку жизнью: отдавала взращенное людьми и — пустела, раскрывалась, тихо готовилась к холодам.
Андрей Петрович вспомнил совет врача думать о хорошем, когда прихватывает сердце. И сразу же перед взором предстал образ матери, — неизъяснимо дорогой, ласковый, озаряющий мир. Она помнилась и молодой красавицей, и седеющей, статной, с морщинками у глаз, и совсем старенькой, с палочкой. Материнская любовь, конечно же, Божья милость и благодать. И пока была жива мама, всё у него, единственного сына, ладилось. А в девяносто первом потерял ее — и будто земля ушла из-под ног…
Прикрыв повлажневшие глаза, он подождал, пока станет легче. Прикинул, куда поедет рыбачить. Пожалуй, в Бирючий лог, на старицу. Именно туда они приезжали вдвоем с Мариной, позже работали в пионерском лагере…
И снова представилась она! Не всеобъемлюще, как мать, а удивительно ясно и осязаемо — какой запомнилась в час первой встречи…
Он встретил Марину как раз в ту пору, когда жизнь впереди казалась неоглядной, полной счастливых открытий и свершений. Он мечтал о славе историка, напряженно обдумывал, как совершенствовать обучение, следуя методе Михаила Ефимовича. Но все новшества сразу же пресек завуч, орденоносец Великой Отечественной и последователь Макаренко. Он потребовал неукоснительного выполнения стандартной программы. Ни шагу в сторону! Всё же Андрей тайком экспериментировал, использовал редкие исторические источники.
…Девушка вошла в учительскую февральским утром, стройная, сероглазая, с румянцем на щеках, в шубке и белой вязаной шапочке, из-под которой торчали косички с бантами. Не учительница, а старшеклассница! Андрей ощутил, как замерло в груди при появлении красавицы, — и неотрывно смотрел на нее, улыбчивую.
В этот день Марина Сергеевна, как представила ее директриса, была предупредительно вежлива, собрана. И в мягких жестах, и в полнозвучном голосе таилось нечто привлекающее. Взоры педагогов, опытных душеведов и насмешниц, потеплели, — несомненно, в коллектив «влилась» не выскочка, которую нужно приструнить, а умная и обаятельная выпускница университета. Ее первые уроки литературы, посетив лично, похвалил даже завуч, чего не делал уже несколько лет.
А у Андрея, опьяненного присутствием той, о ком мечтал с юности, — прелестной, покоряющей искренностью и энергией женщины, — озарилась душа радостью, как если бы открылась перед глазами алеющая заводь лазориков — священных казачьих цветов.
Он стал бриться с особым старанием, пользоваться только что появившимся польским «Варсом», купил два галстука и пиджак из кожзаменителя. Увлекся сочинением любовной лирики.
Марина не сразу уловила его особенное расположение, — вовсе не деловое, неуловимо сближающее. И ответно была с Андреем дружественна. Оба они знали, что находятся под надзором старых перечниц, и стойко сносили их придирчивость, как бы не позволяющую ничего предосудительного между коллегами. Но душевная смута не покидала его, когда Марина была рядом. По взглядам, по интонации голоса он пытался разгадать сокровенные ее желания и мысли…
… — Дядечка, чи ты в Бариловку? — раздался неподалеку голос, и послышались шорохливые шаги идущих по сухотравью.
Андрей Петрович выглянул из машины. Три хуторянки — каждая с полным ведром помидоров — вышли из лесополосы. Посередине шла пузатая, полнолицая цыганка в красной косынке, повязанной по-пиратски. Слева от нее семенила скуластая дамочка в рыжей футболке и пятнистых шортах. А третья — подвижная огородница в кофточке и трико, с лукаво-веселым выражением глаз-пуговок и красным носом.
— В Бариловку, — подтвердил Андрей Петрович, с любопытством разглядывая хуторянок.
Черным магнитом притянули глаза цыганки, она остановилась и шарахнулась назад.
— Ой, дядька! Я с тобой не поеду. Что-то с тобой будет нехорошее… Не знаю точно… Сама дойду!
А подруги не побоялись. Уселись в машину, посмеиваясь над гадалкой. Однако слова ее не на шутку растревожили Андрея Петровича. Прежде с недоверием относившийся ко всем предсказаниям, на этот раз он почему-то вздернулся.
6
За пять минут езды хуторянки прожужжали уши! Рассказали и о предстоящем собрании пайщиков, и о борьбе за угодья бандитских кланов, и о беззаконии, чинимом райадминистрацией, и о повальном пьянстве молодежи.