Девочка-мечта (ЛП)

– Одна только Толмацкая нос воротит. Ну и хрен с ней! – от звука ее фамилии сердце ожидаемо и будто бы по заказу совершило кульбит в груди.

Ничего не меняется. Ничего.

Потер переносицу, взлохматил волосы. Решил, что с меня хватит и пора уходить. Вот только Рябова словила любимую волну и не собиралась затыкаться, даже видя мои очевидные попытки побыстрее свалить с ее жилплощади.

– Она считает, что ты – дно. Прикинь? – кружила она вокруг меня как коршун.

– Я это уже слышал, Оля, – в груди почти нестерпимо печет, выворачивает внутренности наизнанку, мозги плавятся и кипят. И я не понимаю, как это лечить! Потому что даже пресловутое время, которое лечит все (все!!!) не справляется.

Ни хрена!

– Ага, дурочка совсем. Говорит, что даже МГИМО и работа у её отца тебя не спасет. Тут даже предсказание сделала что, мол лет через пять-семь ты обязательно обслужишь нас в Маке. Да, да, будешь весь такой в прыщах, потный, лысый и обязательно располневший. Может даже в очках с толстыми уродливыми линзами. Вот так!

– А вы, извиняюсь спросить, что в Маке забыли? – усмехнулся я, хотя на душе отчаянно скреблись кошки.

– Мы-то? – приподняла брови Рябова.

– Ну, со мной-то все ясно. А вот что забыли две королевишны в такой забегаловке – непонятно, – пожимаю я плечами.

– Я люблю картошку фри, – улыбается девчонка и начинает расстёгивать на мне только что застегнутую олимпийку.

– Оль, – отвожу я ее руки в сторону.

– А еще я люблю тебя, – целует она меня в шею, но это настолько пресно, что я даже не могу описать своих ощущений.

Их просто нет!

– И я не слушаю все то, что она говорит о тебе. Не слушаю и не верю. У тебя другое будущее, я знаю. А не зачуханская однушка в Свиблово и отечественный драндулет под окнами с видом на мусорные баки, как прочит Толмацкая. Стас, я в тебя верю. Только я одна…

– Оля, – все еще не оставляю попыток отлепиться от девчонки.

– Переезжай ко мне, м-м? – с придыханием говорит она, пока трется об меня всем своим телом.

Боже, куда ее несет? Неужели я похож на идиота?

Кстати. Предки подарили Оле квартиру просто потому, что дочка захотела свой угол в центре столицы. По факту она могла здесь жить на постоянке только с первого курса института, но девчонке было плевать. Она использовала свои квадратные метры как хотела, не боясь получить нагоняй от вечно занятых родителей.

Вы понимаете, куда я клоню? Оля очень настойчивая девочка, так что сейчас самое время сваливать.

– Мне пора, – жестко обрубаю я девчонку, совершенно не обращая внимания на недовольство в ее глазах.

Я ей ничего не обещал. Никогда не объявлял нас парой. Не приглашал на свидания. Не делал сюрпризов и не дарил подарков. Я ни делал для нее ни хрена, чтобы она любила меня. Потому что мне не нужна была ее любовь. Но, Пушкин был прав, черт возьми! И вот итог.

– Ну, Стас, ну останься хотя бы до вечера!

Перспектива – так себе и может вызвать передоз с осложнениями. И я уж было хотел поставить ее на место, но не успел. В этот момент из сумки послышался громкий звук моего телефона. Достал гаджет – Толмацкий.

– Я отойду? – кивнул на балкон.

– Валяй. Но только скорее возвращайся ко мне, – и Оля тут же очаровательно надула свои губы.

Разговор был коротким и по существу. Опять я немного налажал с поведением в школе. Но, что, скажите, мне делать? Как выпускать пар? Рябова уже не помогает, другие тоже. Да что там, давайте смотреть правде в глаза, они и не помогали никогда, от слова «совсем». Так, лишь бы позлить одну невозможную блонду.

Пообещал исправиться. Уже, казалось бы, в сотый раз. Сан Дмитрич не поверил, только сделал соответствующий вид. Распрощались и я вернулся в комнату.

А там картина маслом.

Рябова и мой дневник.

– Как это мило! Ты прямо поэт, – ядовито потянула Оля, хотя и я видел, что ее подбородок дрожит от еле сдерживаемых эмоций, – пока ты говорил, я даже выбрала тут одно стихотворение и оценила его по достоинству.

Я в сладком дурмане.

Нежно и страстно.

Твои руки на мне – смертельно опасно.

Под высоким напряжением.

Синхронно. В унисон.

Ты стала моим наваждением.

Жадным, порочным сном.

В оковах любви к тебе – страшно и прекрасно.

В мои глаза посмотри – все по ним ясно.

Любить и мечтать – в одиночестве чужого города.

И всего одно желать.

Тебя. Одну. Без повода.

Я даже перебивать ее не стал. Опершись о косяк плечом, просто слушал, когда она закончит кривляться и саркастически выплевывать из себя слова, что предназначались не ей. Но если посмела сунуть нос туда, куда ее не просили, то пусть вкусит сполна. Мне надоел этот цирк.

– Ты все это время писал ей стихи? – всхлипнула Рябова.

– Ну, как видишь, – подошел я к ней и резко выдернул из ее рук толстую, почти полностью исписанную тетрадь.