— Премного благодарен! — Шкипер с улыбкой погладил темное цевье. — Знаешь, как представителя свободной профессии появление многоствольных ружей и пистолетов не может меня не радовать. Однако ж насколько все проще было в старые добрые времена! У тебя был всего один шанс — и у твоего противника тоже.
Атаназиус задумчиво оперся о подоконник.
— Стало быть, твоя миссия провалена? — осторожно спросил Куяница; зная характер своего спутника, он наполовину ожидал вспышки ярости.
— По крайней мере, так думает некий Фортунат Гизи, — неожиданно усмехнулся капканщик. — Если, конечно, это настоящее его имя.
Шкипер изумленно приподнял бровь.
— Я успел пролистать дневник, — пояснил Атаназиус. — Там, конечно, масса интересного, но самое главное в конце. Последняя запись сделана, по-видимому, сразу после битвы в Заливе Дождей. После этого он отдал тетрадь Эвальду Гарпице — единственному человеку, кроме своего брата, которому мог доверять.
— А потом?
— А потом состоялся печально известный поход к берегам Бриллиантиды; и звезда Брауде Тролле канула за горизонт… У него был очень размашистый почерк, и бумаги чуть-чуть не хватило; пришлось залезть на обложку, — капканщик кивнул на скомканный листок бумаги. Заинтересовавшийся Куяница поднял его и развернул.
— Гм, и это все? Тут еще строчка на итанском…
— Это не кулгушти, какой-то шифр на его основе. Думаю, самое главное здесь и сокрыто.
Губы шкипера растянула ухмылка:
— Выходит, господин Гизи малость опростоволосился?
— Выходит, так.
ГЛАВА 5
Кассовый регистратор, перронный регистратор, вагонный регистратор… От обилия регистраторов у Клариссы уже начинала кружиться голова. Все эти мужчины с выкрашенными в рыжий цвет кончиками бород проверяли документы профессора и его ассистента — проверяли не торопясь, вдумчиво; а если у них вдруг возникали какие-то сомнения, они подолгу совещались со своими коллегами. То, что все бумаги были подделкой, пускай даже весьма искусной, вносило в ситуацию нотки особой пикантности; и когда поезд наконец тронулся с места, из груди Дабби Дэя вырвался невольный стон облегчения.
Наставник тихонько рассмеялся:
— Да, местная бюрократия порой чертовски утомляет! Но в ней, как ни странно, есть и положительная сторона для таких авантюристов, как мы. Регистраторы привыкли смотреть на бумагу, а не на человека; и если документ не вызывает у них подозрений, то за остальное можешь быть спокоен — тебя никто ни о чем лишний раз не спросит.
— Неужели в Шехандиаде нам все это предстоит по новой?
— Естественно. Вдобавок мы должны будем отметиться у общегородского регистратора и у районного — таков порядок… Впрочем, посмотрим. Возможно, мы обойдемся без этого.
Постукивая колесами на стыках рельс, поезд покрывал километры пути. Шарлемань не поскупился и взял билеты первого класса, так что мягкие диванчики, свежее белье и неназойливое внимание проводников были им обеспечены. После тягот морского путешествия все это казалось благодатью.
— Для самых важных персон существует еще более комфортный способ передвижения: нечто вроде гостиничного номера на колесах. Целый вагон — с ванной, личной кухней, прислугой и прочим. Но, увы, такое доступно только уроженцам Регистрата, да и то они должны занимать важные правительственные должности.
— А откуда об этом знаете вы?
— Мне довелось как-то… Гм… Замещать одного регистратора очень высокого ранга. Я принял его облик, так что этот господин вынужден был ехать в одном из собственных чемоданов, погруженный в каталептический сон. Впрочем, он ничего не чувствовал и не помнил; так что мы оба остались весьма довольны путешествием.
Тут Кларисса задала наконец вопрос, уже некоторое время не дававший ей покоя:
— Скажите, а вам никогда не бывает стыдно, что вы поступаете так с людьми?
— Стыдно? Нет, что ты! — тихонько рассмеялся Шарлемань. — Те, кто обладает Властью, должны забыть это слово и руководствоваться только принципами целесообразности. В противном случае ты просто не сможешь принимать верных решений.
— Но ведь нельзя…
— Можно, Дабби. Можно! В том и состоит фокус, ты увидишь это сам. С каждым новым шагом на пути к Власти тебе придется что-то отбрасывать: какую-то привязанность, какую-то иллюзию; что-то, доселе воспринимаемое как необходимость. В конце концов ты становишься человеком другого сорта — и это, как правило, навсегда.
— А если я не хочу