Я всю эту, отравляющую душу, гамму эмоций прочувствовала до самого дна, вкусила, посмаковала и пришла к выводу – я так больше не хочу. Никогда. Этим же вечером за ужином, разлагаясь внутри от щемящей безысходности, подняла насущный вопрос. Я бы хотела получить ответы. Но что ему мои желания?
– Ян, правильно ли я понимаю, что на учебу мне теперь самой? – спросила и вся оцепенела изнутри.
– Ага, – коротко потянул он, даже не поднимая на меня глаз, только наворачивая жаркое и что-то увлеченно читая в своем телефоне.
– А что такое, сын? – хмурит брови дядя Паша. Тяжелый взгляд в ответ и короткое, убивающее все внутри два слова:
– Дела. Важные.
Пристальный, пронизывающий взгляд отчима и закономерный вопрос:
– Водителя, Славка?
– Не надо, – буквально выскребаю я из себя, – я с Евсеевыми.
И никакой более реакции от него, ни взгляда, ни слова. Ничего! Будто и не было, между нами, когда-то бесстыдных разговоров в жаре русской парилки, а потом и сводящих с ума поцелуев в прохладе бассейна. Два абсолютно чужих друг другу человека, что вынуждены жить под одной крышей – вот и все.
И я решила, что если он смог остыть, то и я смогу. Вопреки всему. Даже несмотря на те слезы, что я опять роняла, пока его не было дома все следующие выходные и на ту иррациональную ревность, что поселилась у меня в душе и не хотела освобождать помещение. Плевать! Я заставляла себя жить дальше, бегать по утрам, слушать музыку, смотреть фильмы и собирать чемодан на море. Через не могу!
Этим и жила. Даже позволила Аньке вытащить меня на шоппинг и накупить мне кучу разнообразных бикини, парео и летящих разноцветных сарафанов. Она радовалась моему отпуску в разы больше, чем я. У меня же на уме были только сплошные гипотезы, где проведет новогодние выходные дни и ночи мой сводный кошмар. И от дум этих сразу становилось неописуемо тошно.
Как видите, внутри я превратилась в жуткую размазню. Не чета той Ярославе, что была раньше. И я бы рада вернуть себя прежнюю, да не могу. Смотрю на него и зависаю, хотя и не понимаю, чем он заслужил все это.
Вся надежда была только на двенадцать дней без его пагубного влияния. Там, где ярко светит солнце и шум прибоя сводит с ума своей песней, я забуду о нем. А потом вернусь в Москву другим человеком. Обязательно. Пренепременно, черт возьми!
– Брательник твой точно не едет? – спросила накануне вылета Анька.
– Нет. У него дела важные, – припомнила я его давние слова.
– М-м, ну ясно, – многозначительно ответила подруга.
– Что тебе ясно? – нахмурилась и переспросила я.
– Мне ясно, что он от тебя отвалил. Конкретно так отвалил, Ярка. Только вот ты вторую неделю ходишь будто бы пришибленная, а не прыгаешь от радости до потолка от такого расклада. А еще понятно мне, что ты страшным образом шифруешься даже от лучшей подруги и молчишь как партизан. Надеюсь только, что ты не натворила глупостей.
– Натворила, – после продолжительной паузы выдохнула я из себя.
– Переспала с ним? – строго спросила Анька, но я только прикусила губу и отрицательно покачала головой, – Колись, давай, Довлатова! – крепко обняла меня девушка и я тут же скуксилась.
– Ань?
– Ну?
– Мне так страшно…
– А поздно уже, Ярка, – нежно погладила меня по голове подруга и я всхлипнула, – и я, дура, все видела, но пугать тебя не хотела. Прости меня.
– И что делать? – задохнулась я.
– Жечь, подруга. Жечь так, как только ты и умеешь. Пусть это тяжело, но это пока. Ничто не вечно, потом еще посмеемся над всем этим.
– Именно…
И вот оно – томительное ожидание счастья. Аэропорт и на ногах кеды, вместо опостылевшей зимней обуви, а на лице улыбка, при виде взмывающих в небо самолетов. Где-то там стоит и наш. Он увезет меня в другой мир. В мир, где нет жестоких мальчиков с глазами цвета топленого шоколада. Там буду только я. Здорово звучит? А-то…
А потом как удар в живот с ноги – его запах бьет меня по рецепторам. Я его никогда и ни с чем не перепутаю. Хотя в мозгах бомбит только – да не может этого быть!
– Т…ты? – ошарашенно выдыхаю я, глядя как он размещается в соседнем от меня кресле.
– Я, – ответил он, и мы оба почувствовали, как самолет приступил к рулению.
– А…а ты же сказал, что будешь с друзьями, – почти в панике выдаю я.
– Я там, где я хочу быть и перед тобой отчитываться не собираюсь, сестрица, – и кривая улыбка всего на секунду отражается на его равнодушном лице.
Боже! Я тут же оглядываюсь на мать и отчима, а потом и вовсе пытаюсь сменить место своей дислокации, но ничего не выходит. Аверин невозмутимо перекрывает мне все пути отхода, а потом и вовсе достает и разворачивает на столике ноутбук, и врубает какой-то фильм по известным комиксам. А дальше только вставляет один наушник в ухо, смотрит на меня как на мышь подопытную и устало выдает:
– Смени пластинку, Довлатова. У меня твои судорожные метания уже в печёнках сидят, – и весь погружается в видеоряд ноутбука, вот так бесхитростно отбивая у меня желание что-либо делать дальше.