И я готова рыдать навзрыд и сбивчиво шептать слова отрицания, но тут и ежу понятно, что я сама же и заблудилась в своих хитросплетениях. Он не просто отстал. И даже не охладел. Он брезгливо и холодно поставил меня на место, совершенно буднично огласив мне мой приговор.
И вот она я, все еще лежу там, где он меня оставил и со всей дури прикусываю кулак, потому что иначе, боюсь весь дом услышит вопли моего разочарования.
В себе. Потому что я чувствую то, что поклялась никогда к нему не чувствовать.
В нем. Потому что ему мои чувства никогда и не были нужны.
Какой-то жуткий, безобразный сюр. Полуночный кошмар, из которого хочется сбежать, но, увы, ничего не получается. Я все еще здесь. Я все еще чувствую, как горят от обиды щеки, как катятся по ним горькие слезы, как крошится в моей души надежда, что мне когда-нибудь будет все равно.
Да и было ли когда-то?
Встать с кровати так и не смогла в тот вечер, просто лежала бесконечно долго, пытаясь зализать те раны, что он так жестоко нанес мне. Заведомо провальное мероприятие. Слишком глубокие, посыпанные солью, рубцы уже воспалились. Без шансов.
Так и уснула. И всю ночь плавала в каком-то грязном болоте, слыша его тихий смех и те злые слова. Снова, снова и снова. Теперь они клеймом были выгравированы на подкорке головного мозга. Не забыть, не стереть, не вытравить.
Утром проснулась и тут же застонала в голос, понимая, что меня ждет дальше. Он, я и полтора часа по заснеженной Москве до ступеней моего института. А потом обратно? Боже, нет! И да, собиралась я как на каторгу, хотя и приводила себя в порядок долго и тщательно, я бы даже сказала, что с особым рвением. Скрыла красноту и припухлость глаз, надела красивое кашемировое платье, а волосы распустила по плечам блестящей каштановой волной.
Для него. Чтобы он видел – я не уничтожена. Это внутри я переломанная кукла, но это буду видеть только я. Больше никто!
Выхожу из комнаты и рефлекторно тяну носом. Тут тонко пахнет им – аромат пачули, кедра и немного табака. Где-то за ребрами тут же протяжно ноет, саднит, а потом расходится гулкой тахикардией в сердце. Что еще мне нужно знать о своих реакциях на этого парня? Господи…
Понимаю – уже спустился и, наверное, как всегда, пьет кофе, слегка прищуривая глаза. Иди туда же. Лечу как глупая мошка, хотя знаю, что в конце этого фонаря меня ждет неминуемая смерть. Так и случается.
Я есть. Но уже не для него. Проходит мимо, будто бы я всего лишь предмет мебели или пыль, летающая в воздухе. Или холодная котлета, выброшенная в мусорное ведро за ненадобностью.
Оглядываюсь, а потом прислушиваюсь. Он одевается и молча выходит за дверь. Выглядываю в окно и вижу, как Аверин уверенной походкой идет к калитке, а потом и выходит за нее, ни разу не обернувшись назад. И я снова, и снова сглатываю этот горький комок, что забил мне горло, но не выходит.
Задыхаюсь.
На учебу ехала с Евсеевыми. Всю дорогу молчала и полировала взглядом телефон. Но ничего! Пары прошли мимо меня. В конце занятий вызвали в деканат. Занервничала, но оказалось, что мне всего-то согласовали выездную практику и надо было поставить свой автограф, что я все еще согласна на это. Сделала все бездумно, гадая, будет ли меня ждать на парковке знакомый черный кроссовер, а еще, что я буду делать, если это все-таки произойдет.
Но он не ждал. И снова прицельный удар в солнечное сплетение. Бам! Бам! Бам! И не спрашивайте, как я себя чувствовала после. Нормально. От этого еще никто не умирал. И попробуйте только со мной поспорить! Я все это прожую и выплюну, а потом, спустя время посмеюсь над собой, мол «п-ф-ф, нашла из-за кого убиваться, подумаешь Аверин, видали и получше».
И я просто пропускала время сквозь себя, хоть оно и ранило меня своими ядовитыми клинками. За ужином полный игнор, ни слова от него не услышала, кроме сухих «угу» и «ага» на какие-то вопросы дяди Паши. Вот и все, а дальше только разойтись по своим спальням, чтобы закрыть глаза в ожидании нового дня. Который не принес ничего нового.
Еще одно утро, и я вижу, стоящий внизу, черный внедорожник. Спускаюсь, неспешно завтракаю, одеваюсь и все это под болезненными пулями его безразличия. Выхожу во двор и обреченно бреду к пассажирскому сидению, дергаю за ручку, но она мне не поддается. Мой недоуменный и его холодный взгляд изнутри салона в ответ. Прицельно прожигает дыру во мне. Неспешно открываются ворота и автомобиль трогается, оставляя меня одиноко стоять на подъездной дорожке, оголтело хапая стылый воздух.
Если бы вы знали, как это было больно. Если бы вы только это знали…