Девочка и мертвецы

 — Обойдется, — зло бросил Ионыч. — Одеяла с нее вполне хватит. Даже много будет, пожалуй.

 Катенька вздрогнула и открыла глаза. Слабыми ручонками схватилась за край одеяла, стащила с коленок, затолкала сокольничему под зад.

 — Не надо мне одеяла, дяденьки, мне и так тепло!

 — Правильно, — одобрительно прогудел Ионыч, подставляя жестяную кружку. Федя щедро плеснул ему водки. — Можешь ведь по-человечески себя вести, когда захочешь, Катюха!

 — Я пытаюсь… — прошептала Катенька, отворачиваясь к окошку.

 — Вздрогнули! — бодро произнес сокольничий.

 — Пьем, — кивнул Ионыч. Они стукнулись кружками. Выпили, скривились, занюхали.

 — А закусить есть чем?

 — Вот, замерзшие полбуханки бородинского в бардачке…

 — А консервы где?

 — В кузове.

 — Лезть неохота. Может, Катерину отправим? — Ионыч хохотнул. — Ты как, Катюха? Полезешь в кузов за хавчиком?

 — Полезу, дяденька. — Девочка сжала кулачки. — Раз надо, значит, полезу.

 — Ладно, сиди, околеешь еще — возиться потом с тобой. — Ионыч допил водку, кашлянул. Вгрызся в ломоть, который от холода стал будто пластилиновый.

 — Водка греет, — заявил сокольничий, сводя зрачки к переносице. — Вот так-то вот…

 — Палюбому, — грозно ответил Ионыч и приложился к бутылке.

 — Че это ты?

 — Горлышко дезинфекцирую, — заявил Ионыч и протянул бутылку сокольничему: — Ныряй с головой.

 — Ладушки… — Лицо Феди растопила приторная улыбка; мелькнули желтоватые зубы, серебристая коронка. Сокольничий сделал добрый глоток и вернул пузырь Ионычу.

 — Чета мы быстро как-то, — сказал Ионыч, терзая хлеб. — Факуфи.

 — Шо?

 — Тьфу… закуси, говорю!

 Они закусили и выпили. А потом еще выпили и закусили. Нашли в аптечке заначку: полбутылки коньяка и тоже выпили. Хлеб закончился, и они непослушными пальцами собирали крошки с приборной панели и пихали их в рот. Ионыч проглотил последнюю крошку и уткнулся носом в панель. С присвистом захрапел. Федя, совсем обалдевший от алкоголя и духоты в кабине, некоторое время тупо водил пальцем по спидометру, а потом схватился за горло, кашлянул, надул щеки и, закрыв глаза, стал блевать — прямо на Катеньку. Облегчив желудок, он простонал что-то вроде “Красавица ты наша” и рухнул потрясенной девочке на плечо.

Глава седьмая

 На рассвете Катенька выбралась из кабины. Cнежное поле щекотали розовые лучи восходящего солнца. Забыв о холоде, о въевшейся в одежду вони, о липких спутанных волосах, Катенька минуту или две любовалась восходом. Но вонь, ставшая ее постоянным невидимым спутником, быстро напомнила о себе. Катя, наклонилась, набрала полные пригоршни снега, натерла голову. Кое-как избавившись от засохшей блевотины, вытерла волосы грязной тряпкой, которую нашла в кабине на полу, поскорее натянула дырявую шапочку. Дрожа от холода и отвращения, сняла пальто и кое-как почистила его. На правом плече осталось большое темное пятно, но пальто и так выглядело отвратительно, поэтому Катенька решила не обращать на пятно внимания. Умыв снегом лицо, она принялась ходить вокруг вездехода и хлопать в ладоши. Постепенно согрелась. На юго-западе, у самого горизонта Катенька увидела серые камни — темные зубчики на фоне белесого неба. За Камнями располагается городок Пушкино, вспомнила Катенька отстраненно. Туда пошли серые. Девочка с горечью подумала, что их, наверно, уже всех перестреляли. А они ведь такие слабые, такие беззащитные…

 Из кабины на карачках выполз Федя. Катенька подбежала к нему, помогла подняться. Взгляд у сокольничего был чумной. Он схватил Катеньку за плечо и жарко прошептал:

 — Катька, я видел, что ты натворила прошлой ночью… полкабины заблевала, даже Ионычу на штанину попала…

 Катенька вздрогнула, удивленно посмотрела на сокольничего.

 Федя нелепо размахивал свободной рукой:

 — Но ты не переживай! Я всё продумал! Скажем Ионычу, что ты от страха так обделалась. Что он сам виноват: нечего было тебя серым в лапы сувать!

 Катенька сглотнула и прошептала:

 — Нет, Ионыч не виноват… это я виновата… получается.

 Она засмеялась:

 — Я виновата! Что уж тут поделать…

 — Лапушка ты наша, — просиял сердобольный сокольничий, схватил Катеньку за щеку и ласково потрепал. — Умочка!

 — Спасибо, дядя Федя, — прошептала Катенька. — Что б я без вас делала…

 Сокольничий сделал шаг к вездеходу, облокотился на дверцу, с какой-то исконно русской тоской уставился на тлеющий восход.

 — Вот оно, светило, — прошептал Федя. — Поднимается из снега. Словно тайный град Китеж, что из озера Светлояр поднимется рано или поздно. И сейчас, кстати, можно увидеть маковки церквей в воде Светлояра, но только истинно верующим откроется тайный город… так и светило, не для всех оно… надо веровать, Катенька, и тогда в нашей жизни будет свет, много света!

 Катенька мяла борт пальтишка, дергала обломанную перламутровую пуговицу.

 — Дядя Федя…

 — Да, лапушка?

 Девочка вздохнула и решилась:

 — Но ведь это не я, а вы… вы на меня… и на дядю Ионыча…

 Сокольничий непонимающе смотрел на девочку.

 Из кабины донесся рык Ионыча: 

 — Что за дерьмо тут? Что за… Федор, это ты, что ли, наблевал?!

 Катенька втянула голову в плечи. Сокольничий повернулся и закричал: